Иваныч вздохнул и замолчал, задумавшись.
– И что? – спросил Артем.
– Что-что. Поняла она. Не дура. Только вот я, дурень старый, не углядел, как она потом от тоски сама из себя двух призраков сотворила. Понял теперь?
– Не очень.
– Вот молодежь! – огорчился Барсик Иваныч. Задумался. Потом зевнул. – Слушай, молодежь, а чаю у тебя есть? А то все молоко да сметана, уже из горла лезет. Чаю бы с лимоном и баранками, а?
Жмурясь и отдуваясь, Барсик Иваныч с хлюпаньем потягивал горячий чай из водочной стопки.
– Лимона в следующий раз купи, – строго велел он, переведя дыхание, – и меду. Вот, молодежь…
– И баранок, – пообещал Артем.
– Ага-ага…
На улице светлело. Ветер, впервые за несколько дней, утих. Костлявые ветки за окном шевелились лениво, умиротворенно, будто удобнее поворачивались под утренним солнышком, чтобы погреть застывшие бока. Призраки угомонились, наговорившись за ночь, в квартире стояла тишина. Только сопел от удовольствия котенок-оборотень, допивая чай из стопки…
– Вот рассказать кому, – задумчиво сказал Артем, протирая глаза, слезящиеся от бессонной ночи, – бред ведь полный…
– А не бред, когда из одной живой женщины два призрака получается? А? – сердито буркнул Барсик Иванович, отрываясь на секунду от стопки с чаем.
– И что теперь? Священника звать?
– Зачем священника? – удивился Иваныч. – Помер кто? Или венчается?
– Ну, это… квартиру может освятить, призраков прогнать…
– Вот! – возмущенно воскликнул Барсик Иваныч, взмахнул руками, чуть не выронил стопку. – Вот! Вот молодежь-то а? Вот, людская порода! Всех бы прогнать! Кота бездомного – гнать! Призраков – гнать! Соседей – кляузами выжить; соседская собака лает – стрихнину ей… А может, у ней, сердешной, какое горе… А может… Нет – гнать! А договориться? А?
Спать Барсик Иваныч решил котом. Сказал, так, мол, привычнее.
Устроился на одеяле рядом с Артемом, свернулся в клубок, спрятал нос под лапу. Пробормотал сонно:
– К холоду…
– Что?
– Когда кот нос прячет – это к холоду, – проворчал из-под лапы Барсик Иваныч. – Во молодежь бестолковая, даже примет народных не знает… Зима скоро…
– Барсик… э… Борис Иваныч, – позвал Артем.
– Мрм? – недовольно буркнул кот, приоткрыв один глаз.
– Значит, призраки от тоски, ну или горя получаются?
– Вот дурень-то, – вздохнул Барсик Иваныч. Зевнул, открыл глаза. – Ну, слушай еще раз. По-другому объясню. Мне так еще учитель мой говорил… ох, знатный из него медведь получался, а малину-то как любил… Он говорил – у каждого, мол, зверя – своя шкура. У каждой птицы – крылья. У человека – мечта. А что такое шкура без зверя? Чучело. А крылья без птицы? Кучка перьев – подушку набить разве что. А мечта? Если ее от своей жизни отрезать, в сундук сложить, нафталином присыпать? Вот тебе и призрак получился. Понял?
– Ну… кажется, – Артем задумался. – Значит, если о чем-то долго мечтать – о том, чего нет – и даже не пытаться эту мечту к своей жизни примерить – в конце концов, призрак получается? А мечта как бы умирает?
– Во-во, молодежь, молодец. Понял. Мечтать, думать, бояться… Это оно и есть – призраков сотворять… Вот Аделаида после смерти Петечки как в монашеской келье затворилась – со своими воспоминаниями и стихами. И дверь накрепко заперла за собой.
– А Ада Карповна?
– Ну, эта постарше. Вроде как умудренная жизнью – она так думает по крайней мере. Она больше всего боялась, что квартиру у нее отнимут; один раз из родительской-то большой квартиры ее прогнали. Она вроде как привратница перед Аделаидиной кельей. Злющая старуха с клюкой. Получается, что вроде она Аделаиду пытается оберегать – от всего мира. Только, кажется, они обе этого не понимают…
– И как теперь? Ну, что с призраками-то этими делать?
– Ну, разве попробовать их мечту исполнить. Обратно из сундука вынуть, нафталин отряхнуть, перья на плечи кинуть – авось, опять крыльями обернутся…
– И как это сделать?
– Если б я знал… – вздохнул Барсик Иваныч. Зевнул, свернулся клубком и уснул…
* * *
Артем зашел в комнату со связкой обоев. Огляделся, позвал громко:
– Ада Карповна!
Подождал, прислушиваясь. Положил обои на пол. Уселся рядом.
– Ада Карповна! Ну, я подожду, если хотите. Мне поговорить надо. Вот, буду сидеть и ждать, пока не отзоветесь. Ада Карповна!
Скрипнул паркет, шевельнулись газеты в углу комнаты. Дрогнул, заволновался сумрак, складываясь в зыбкие очертания человеческой фигуры. Пробурчал недовольно:
– Ну чего, чего надо-то? Ходют, ходют… Чего?
– Тут, знаете, в соседнем магазине, продавщица очень хорошая, – пояснил Артем. – Я ей сказал, что у меня бабушка из дома не выходит… А мне надо ей обои показать – для комнаты. А то, что не понравится, я все утром верну…
Ада Карповна, шаркая тапками, вышла из темного угла. Потопталась, не решаясь подойти близко. Спросила подозрительно:
– Какая такая еще бабушка?
– Вот, смотрите, Ада Карповна. – Артем вынул из связки рулон, развернул кусок, положил на пол, потянулся за следующим. – Смотрите, что вам больше понравится. Знаете, я сначала хотел с Леночкой обои выбирать, а она сказала – все равно. Знаете, ей почему-то часто все равно в последнее время…
Ада Карповна боком, мелкими шажками подобралась ближе.
– А чегой-то я смотреть буду? – подозрительно спросила она. – Ты чего с моей комнатой делать собрался, а? Это моя квартирка-то, моя! Понял? Не отдам! Один раз отняли, теперь не отдам, понял?!
– Да я ведь не отнимать… – растерялся Артем. – Я ведь прогонять-то вас не хочу… Я ведь…
– Прогонять!? Меня?! – визгливо крикнула старуха.
Артем отпрянул и попятился. Морщинистое лицо Ады Карповны с желтыми злыми глазами оказалось вдруг совсем близко.
– Ну, что ты, Ада, – вдруг сказал мягкий голос над самым ухом. Артем дрогнул и обернулся. Аделаида, улыбаясь, смотрела на него, и в ее золотистых глазах светились печаль и нежность. – Это ведь наш с тобой сосед теперь. Он не злой, правда. Он… почти как Петечка… добрый…
Девушка тронула Артема за локоть, склонилась над разложенными обоями.
– Вот эти красивые. И эти.
– Марко больно, – буркнула старуха, отпихивая Аделаиду в сторону, и, близоруко щурясь, с кряхтением нагнулась над обоями.
– Ну, выбери сама, – предложила девушка.
– Чегой-то? И ты чего здесь? Тебя звали?
– Ну, пусть он новые обои поклеит, Ада. Тебе жалко, что ли?
– Чегой-то? Мне мои нравятся.
Ада Карповна ткнула узловатым пальцем в стену, задумчиво поскребла ее желтым ногтем. Артем растерянно смотрел, как поверх нового слоя штукатурки проступают старые, недавно оборванные и вынесенные на помойку обои – засаленые, облезлые, с истершимся рисунком.
