Душеприказчик сделал несколько шагов вперед и, остановившись, оглядел серые тени своих друзей. Немые очертания плавно замерли среди высоких мраморных колонн, не в силах дать ни единого совета.
Я чувствовал царившее вокруг напряжение, с каждой секундой понимая, что мы все беззащитны перед злом, которое царило в этом странном месте.
— Зачем ты привел их сюда? — вопрос прозвучал как насмешка, будто собеседник абсолютно не интересовал ответ.
— Ты слишком долго держал в страхе наш город, — вместо ответа, произнес Проклятый. В его руке сверкнуло лезвие причудливо изогнутого стилета.
— Это не твой город. Ты пришлый, как и все они, — не поворачиваясь, говоривший указал рукой на каменные изваяния.
И только заметив встревоженный взгляд Душеприказчика, я понял, что каждое изваяние ничто иное как точная копия жителей этого проклятого города.
— Это мой город, а не твой! Мой мир! И души каждого из вас принадлежат мне, — сидевший на коленях мужчина резко развернулся.
Безжизненное земельного цвета лицо, испещренное ужасными оспенными рубцами, буравило нас черными, словно смоль глазами.
— Ни ты, ни твои бессловесные друзья, — он кивнул на серые тени, — не смогут разрушить мой мир. Вы все у меня здесь, — сжавшийся кулак родил неприятный хруст. — То, что нас окружает, все это мой АД, а вместе со мной и твой и каждого из тех, кто здесь присутствует. И здесь играют только по моим правилам.
И словно в подтверждении слов, говоривший щелкнул пальцами, и серые тени растворились во мраке.
— Ты думал ваши бессмысленные потуги достигнут цели, — мертвец осклабился, обнажив длинные клыки. — Болваны, с никчемной верой в добро. Ваше желание спасти этих глупцов не стоит и самой дешевой похвалы.
Рука Проклятого дрогнула. Наверное, впервые за сотни лет скитаний в этом ужасном мире.
Прямо у алтаря сидел огромное крылатое чудовище, напоминавшее ужасных драконов из толстых исторических фолиантов, что мне приходилось читать в городской библиотеке. Только это было еще ужаснее: огромные желтые глаза, словно у змеи, острые изогнутые иглы топорщились по всей морде.
Брызгая слюной, Чудовище издало протяжный рык, и я почувствовал, как у меня носом пошла кровь.
— Вот оно, мое дитя. Первый житель нашего нового мира.
Я ощутил, как страх подступает к самому горлу, готовый вырваться наружу невероятным воплем. Никакому самому коварному и жестокому врагу я не пожелал бы, оказаться на моем месте. Каменный столб, будто приросший к моей спине не давал возможности сделать и шагу назад. Ватные ноги неспособные больше держать меня подкосились, и я упал на колени.
Чудовище, взмахнув крыльями, подлетело к своему родителю и, подставив свою морду под костлявую руку, удостоилось нежного поглаживания.
— Малом, мне кажется, ты слишком задержался в чужом мире.
Услышав свое имя, мертвец вздрогнул и, изменившись в лице, зло оскалился.
— Если ты что-то и внес в мой мир, это тебе не дает право произносить мое имя вслух. Твой глупый зверек лишь исключение из правил.
— Ты слишком заигрался, Малом, — невозмутимо продолжил Проклятый. — Я не твой пленник или бездушная жертва. И не нам с тобой решать дальнейший ход событий. Ни мне, ни тебе!
— Не нам?!
Безумный взгляд мертвеца стал матово-белым, как у хорошо зажаренной рыбы. Казалось, он только сейчас осознал, что перед ним стоит не очередная беспомощная жертва, а достойный противник.
Рука Душеприказчика перестала дрожать, и ладонь крепко обхватила рукоять стилета. Лезвие медленно взмыло вверх, и описав круг, острие уткнулось в меня.
— Ему решать, Малом. Ни ты, ни я более не властны, в этом безумном мире.
Казалось, только сейчас мертвец обратил на меня внимание, и, вглядевшись в мое лицо, темными пронизывающими, словно лезвие глазницами, вздрогнул. Воспользовавшись замешательством Малома Проклятый, заговорил:
— Я возвращаю то, что взял… Я, прошу вас, меня простить за то, чего не совершал… Я отдаю вам ваши грехи, а мне воздайте свою смерть. Не по моей воле вы оказались здесь… И не по своей… Злу воздаться зло, а добру — добро!
Показалось, что мертвец даже не услышал слов Проклятого, но ему повиновались тысячи статуй.
— Амарсен! Лю да вин сен! — на одном дыхании прорычал Малом затравленным зверем.
Чудовище осклабилось и, взмахнув крыльями, в один миг очутилось возле Душеприказчика. Лезвие в руке Проклятого, описав дугу, пронеслось возле самой морды нападавшего. Чудовище взвыло, видимо от обиды за едва не пропущенный выпад.
Я видел как Ша отчаянно пискнув кинулся в бой и столкнувшись с жестоким порождением зла отлетел в мрачную пустоту собора.
Еще одна атака Проклятого пропала втуне, и взамен огромные изогнутые когти Чудовища распороли ему ключицу. Кровь окропила плечо Душеприказчика, и одновременно я почувствовал страшную боль. Мое плечо украсила темно-красная полоса. Душеприказчик взвыл, а я, в свою очередь, сдерживая боль, закусил губы.
— Так вот в чем дело! — ликовал Малом. — Ты привел в мой Ад самого себя…
При этих словах меня словно окотило ледяной водой. Мой взгляд встретился с измученными глазами Проклятого, моими собственными глазами.
Новая атака застала душеприказчика врасплох и меня окатила новая обжигающая волна боли. Голова закружилась, и я почувствовал, как горлу подступила тошнота.
Еще один выпад и новая рана возникла на теле душеприказчика и на моем теле.
Я обхватил голову руками и, уткнулся в пол; мое тело, обжигаемое невидимыми лепестками пламени, будто горело в аду. Сквозь кровавую пелену я увидел изуродованное лицо душеприказчика.
— Лист, — прошептал он губами и я, ощущая невидимое родство, понял, что нужно делать.
Рука потянулась к сумке, и, нащупав карандаш и бумагу, закрыв глаза, медленно стал выводить невидимые каракули. Для того чтобы увидеть свой собственный рисунок мне не нужны были глаза, я и без них прекрасно видел все что творилось вокруг. Только мир, который окружал меня сейчас, был совсем другим: серые графитные стены, закрашенные безликие фигуры, застывшее в полете чудовище и захлебывавшийся кровью душеприказчик. Картина оживала под медленным движением моего почти бесцветного пера. И я ликовал, чувствуя отчаянье и бессмысленные потуги жестокого хранителя душ. Его лицо менялось. Быстро и безвозвратно. Так хотел я. Я и никто иной. Только мне было сейчас спасти души всех тех, кто находился в этом зале, а заодно и свою собственную.
В голове родилась картины: мы стояли посреди зала, всего несколько людей в длинных церемониальных белых балахонах, а за стенами собора уже пылали жадные языки огня. Мы сумбурно, сбиваясь и испуганно повторяя одну и ту же фразу несколько раз подряд, тараторили плохо заученную молитву. Своего рода заклинание чудесным образом вселяла в нас наивную надежду на благополучный конец. И когда смерть охватила нас, подмяв под себя и раздавив, будто беспомощных козявок — мы продолжали верить. Мы верили, что сможем выстоять и даже в том, потустороннем и пугающем нас мире, найдем единственно верный путь. И тысячи обездоленных и обреченных на вечное страдание душ верили вместе с нами. Мы дали обет, стали вечными душеприказчиками…
