Елена Блонди - Хаидэ

Ругаясь, он поднял глаза к небу, рассказал Беслаи о том, что собирается делать, и полез наружу, треща кустами. Встал в полный рост, осматривая те части скал, что были видны ему с каменного узкого насеста. Кругом, на каждом выступе и перед каждой черной дыркой пещеры белели женские рубашки, лазали вверх и вниз мужчин, зло и возбужденно переговариваясь. И еще заметил Казым, около некоторых пещер не оставались. Вываливались откуда-то из нутра горы, и со страхом оглядываясь на черные входы, тащили ревущих детей как можно дальше от них, путаясь в густых свисающих ветках.

— Неха! — кликнул вдруг девичий голос, и захлебнулся в плаче, горестно повторяя:

— Неха мой, мой люб, айя-я, Не-аха-а…

Одновременно с криком от черного выхода на одном из уступов задергался, со стоном, огромный тойр, взмахнул руками и вдруг обрушился вниз, круша головой каменные закраины.

— Нарт! — закричал тот же голос и по склону, летя сначала узкими каменными тропами и цепляясь раздутой юбкой за колючие плети, а после уже просто по воздуху, скатилась, падая вниз, девушка с распатланными косами.

— Проклинаю те-бя, Нарт…

Ее тело осталось лежать неподвижно неподалеку от стонущего Нехи, ворочающего напрочь разбитой головой. По скалам пронесся женский вопль, разделяясь на отдельные тоскливые крики. А потом с угрозой и болью имя пронеслось по всей горе, и дальние голоса подхватывали его, когда затихали ближние.

— Нарт!

— Нартуз.

— Ты виноват…

— Чтоб тебя, Нарт!

— Клятый медведь!

— И пришлый твой.

— Скормить вас варакам! Пусть муты жрут ваши кишки!

— К мутам вас!

— Нет! — женский голос с силой повторил в наступившей тишине, — нет! То он разве варак достал? Он разве ямищу рыл? И не стыдно вам?

— Захотел стать пастухом! — завопил мужской голос, — всех с толку сбил! Сидим теперь тута!

Но другой поддержал женщину.

— Сами кричали, чтоб Нарта вождем. А как стало трудно, так его и в яму, да? Правильно баба бает — стыд потеряли. Эх, а еще тойры. Могучии!.. Тупые вы быки, вот вы кто.

Казым вертел головой, с изумлением слушая голоса, летающие с одного каменного уступа на другой. И полез наверх, цепляясь руками за ветки, сбоку от своей расщелины, туда, где нависал над ним широкий уступ, с которого слышался детский рев.

— Наши жрецы наши пастухи не допустили бы, — с раскаянием кричал кто-то, пока он продирался через колючки, отворачивая лицо.

— Ага, а сперва покормили бы мутов, — с раздраженной насмешкой отбивал упрек другой спорщик, — да если бы не Нартуз, сосали бы муты ваших детишков, бабы.

Возражать, видимо, было нечем, и в относительной тишине Казым ловко выполз на каменную полку, вскочил, держа руку на мече. Оглядел замерших в изумлении баб, прижимающих к себе детей. И вытаскивая меч, чтоб яркое лезвие блеснуло на солнце, сказал подскочившему парню, с курчавыми волосками первой бороды на круглом лице:

— Где там ваш Нартуз? С ним говорить буду, важное дело у меня.

Парень помолчал, беспомощно оглядываясь на мрачных женщин, и решившись, ответил:

— Выше он, с быками. У большой дыры.

Полудетское лицо сморщилось, будто сейчас заплачет. И Казым, оглядывая крепкую приземистую фигуру, с рассчитанным презрением усмехнулся, убирая руку с меча.

— Заваливают выходы. От варак, — добавил мальчишка, вспыхнув злым румянцем.

— Ну, так веди.

Они карабкались мимо уступов, где жались притихшие бабы, провожая их глазами. На изогнутом полукруглом навесе парень мрачно оглянулся на Казыма, отряхивающего руки от каменной крошки, и быстро пошел к широкой пасти пещеры, крикнул внутрь, вытягивая шею:

— Нартуз! Эй, Нарт! Выдь, я пластуна привел!

Казым хмыкнул. Одобрительно улыбнулся и съездил парня по широкому плечу, когда тот боком прошел мимо к спуску. Из пещеры набежал на него невысокий, кряжистый, как все тойры, полуголый грязный мужик, выпячивая волосатую грудь, встал напротив, угрожающе тесня Казыма к краю козырька. За ним выскочили еще несколько парней, тяжело дыша, окружили двоих.

— Никак дракон к нам? — громко удивился Нартуз и сплюнул под ноги собеседнику, — за бабой, штоль, своей явился? Милости просим, вараки там ажно лапами скребут, голодные.

— А коли и за бабой, так что? — с вызовом ответил Казым, — в плену держите?

— А важнее ничо нет сказать мне?

Они стояли напротив, похожие друг на друга, оба невысокие и крепкие, с лохматыми большими головами. Только у Казыма поседевшая уже борода была ровно подстрижена, а Нарт выпятил вперед косматую коричневую, клоками торчащую в стороны.

«Да он молодой совсем, годов на десять, а то позже родился».

Казым выставил вперед пустые руки.

— Не скачи. Ты вождь, я к тебе с важными словами. Убери парней, советоваться надо.

— Эй, — крикнул Нартуз, вытирая мокрый от плевка рот, — что встали, мотайте в пещеру. А ты иди, сюда вот.

Вместе зашли за поворот и на дальнем конце уступа за колючим кустом, настороженно поглядывая друг на друга, присели на корточки, тоже одинаково, свешивая большие руки между колен.

— Я не знаю, что у вас тут, захочешь, сам скажешь. Но пока вы крутитесь, да орете, как дурные фазаны, за тем холмом, северным, стоят тириты. Много. Сюда не йдут, но вас уж видели.

Нартуз гмыкнул, ухватил рукой клок бороды, нещадно дергая.

— И давно?

— Не. В полудень подошли. Я думаю, хотели заночевать, чтоб при свете к вам влезть. Но если бабы да мелочь все на скалах сидят и орут курами, то могут взять вас ночью. Тириты пленных не берут, вождь Нартуз. К полуночи останетесь без баб. И кончится ваше тойриное племя.

— Ну уж, — вскинулся Нартуз, но отпустил бороду и кивнул.

Помолчали, разглядывая каменное крошево под ногами. Набрав гость камушков, и по одному роняя их из руки, Нартуз сказал:

— Бабу вашу забрали жрецы, в большую свою пещеру, куда тойрам хода нет, кроме как в праздники смерти. Да умелица Тека ходит туда, потому что кормит и пестует князей. А перед тем жрецы разбудили варак, и те сейчас плодятся под землей. Там, где мы жили, в тепле и сытости, дракон, теперь кругом твари визжат. Ежели кого подсосет, то рассыпается на еще таких, новых. Те злее, им уж не надо ни приказа, ни пошептать. Стоит кому сердито глянуть на другого, а варака уже тут. Или словом кинуться. Опять она тут. Ежели б мы не вышли, к утру мало кто выжил бы. Такие дела, мужик.

— А чтоб без сердитых, значит, взглядов, так вы не можете?

Нартуз усмехнулся.

— А ты можешь? Да за наш разговор уже сто варак бы меня погрызли, эк сверкаешь глазом.

— Ладно. Это я так.

— Угу.