— Имей он от рождения здравый смысл, сам бы догадался, — проворчал Отец, чье лицо посерело от удивления. — Адский грохот! Моему старику не понадобилось мне объяснять, что я вампир.
— Но ты сам видишь: парень не больно-то сообразительный, — возразила Мамочка. — Не у всех такие мозги, как у тебя. Зато у парня есть сердце. Я считаю, сердце всегда лучше, чем мозги. Скажи, парень, тебя недавно покусали?
В ответ Джордж лишь кивнул и с тоской поглядел на дверь.
— Большая долговязая тварь с влажной мордой. Ничего удивительного. Ты, сынок, теперь оборотень. Нюх вампиров не обманешь. Внутренности твои начинают меняться, меняется и запах. Понимаешь? Как же я не подумала?.. Отец, в какой фазе сейчас луна?
— Семь восьмых.
Мамочка с мрачным удовлетворением кивнула.
— Я должна была догадаться, что где-то в ночь на пятницу с тобой начнется перемена. Скажи, вблизи твоего дома есть какое-нибудь не особо людное место? Парк или что-то в этом роде?
— Есть, — ответил Джордж, глубоко втягивая в себя воздух. — Парк Клэфам-Коммон.
— Так. Надо будет туда прогуляться. Ты только лицо себе прикрой. Нормальные люди, когда впервые видят оборотня, очень пугаются. Начинают вопить во все горло.
Джордж встал и направился к двери. Он молил небеса, чтобы ему хватило сил усомниться во всем, что он услышал. Мамочка хмуро глядела на него.
— Только фырчать не нужно, парень. Сам бы мог догадаться, что мы вампиры. Как по-твоему, что мы тут пили? Малиновый сок? И вот что я тебе скажу: мы твои самые лучшие друзья. Как только полная луна взойдет над этим миром, никто не захочет знаться с тобой. Так что не плюй в наш колодец…
Но Джордж ее не слушал. Он опрометью бросился через «зал», сбежал с крылечка, пронесся по «дикой» дорожке и выскочил на улицу. Люди удивленно оборачивались вслед странному парню, который бежал, выкрикивая:
— Они безумцы… безумцы… безумцы…
С наступлением полнолуния Джорджем овладело странное беспокойство. Все началось с бессонницы. Раньше он засыпал, едва донеся голову до подушки, но теперь некая сила стремительно выталкивала его из сна. У него появилась настоятельная потребность в долгих прогулках под луной. Поначалу Джордж противился этому искушению, но затем уступил. Его тянуло бегать, прыгать, кувыркаться в траве — словом, делать все, что выходило за рамки проклятых человеческих условностей. Его наполняла великая радость, неведомая прежде, и требовала выражения. Джордж скакал и плясал на лужайках парка, оглашая спящие пригороды протяжным воем, напоминающим собачий. Он двигался легко и бесшумно, будто луч матери-луны.
Но за эту радость нужно было платить. Когда первые лучи солнца проникали в комнату Джорджа, разум возвращался к нему и требовал объяснений. Джордж с тревогой осматривал свое лицо и руки. До сих пор он не замечал никаких пугающих изменений — пока не замечал, но, может быть, просто еще рано и перемены следует ожидать в любой день? Или в любую ночь? Иногда он падал, ничком на кровать и плакал, страстно желая, чтобы в нем укоренилось неверие.
— Такого просто не может быть, — твердил он. — Сумасшедшие хотели сделать безумным и меня. Но я-то не безумец.
В его поведении появились все возрастающие странности, привлекающие внимание людей. Джордж постоянно находился в напряжении и вздрагивал от любого звука; он стал замкнут, недоверчив к незнакомым людям, а улыбка его теперь напоминала оскал, в котором не было ни капли веселья. Мать Джорджа говорила об этом простым языком, не стесняясь сильных выражений.
— По-моему, ты рехнулся. Честное слово. Молочник мне вчера рассказывал: он видел, как ты рычал на собаку миссис Редферн.
— Она прыгнула на меня, — объяснил Джордж. — Ты бы на моем месте тоже зарычала.
— Ну уж нет. — Миссис Хардкасл резко замотала головой. — Никогда на собак не рычала. Даже в детстве. Прежде ты каждую шавку был готов целовать. С тобой что-то творится.
— Со мной все в порядке, — твердил Джордж, стараясь главным образом убедить самого себя. — Со мной ничего не творится. Я ни в кого не превращаюсь.
— Тебе лучше знать.
Джорджу не давала покоя мысль: его мать относится к нему без всякой заботы, словно он подопытное животное.
— Скажи, ты ходишь гулять по ночам, когда мы с отцом засыпаем?
— А если и хожу, что тут особенного? — парировал Джордж, не имея времени сочинить убедительную ложь.
— Это я у тебя должна спросить. Нашлись люди, которые видели, как ты в три часа ночи скакал и кувыркался по парку. Тоже скажешь — ничего особенного?
Постепенно начались и физические изменения. Однажды Джордж проснулся от страшной боли в правой руке и некоторое время лежал, не решаясь на нее посмотреть. Потом он левой рукой включил прикроватную лампу и наконец осмелился вытащить правую руку из-под одеяла. Ладонь покрылась мягким пушком, а пальцы не желали распрямляться. Они так и оставались согнутыми, зато ногти сделались длиннее и толще. Джорджу было противно глядеть на изменившуюся руку, но потом это чувство прошло. Он даже удивлялся, отчего так разнервничался. Это вполне нормально, что вместо пальцев у него когти, а ладонь покрыта шерстью. На следующее утро правая рука ничем не отличалась от левой, и Джордж посчитал случившееся безумным сном, хотя сам в это мало верил.
Но однажды ночью ему приснился ужасающий кошмар, где фантазия так перемешалась с реальностью, что правда и вымысел стали неразличимы. Джордж бежал по парку, делая большие изящные прыжки. Его сердце ощущало удивительную радость, а ум — безграничную свободу. Мир вокруг стал черно-белым: черная трава, белые силуэты деревьев, серое небо, белая луна. Однако за всей этой радостью и свободой таилось слабое подспудное ощущение нереальности происходящего. Что-то взывало к его разуму, требуя рассеять иллюзию. Мозг, выполнявший роль стороннего наблюдателя, требовал: «Проснись!» Но Джордж не спал. Не под его ли ногами хрустела трава и не его ли шерсть обдувал приятный ночной ветерок? Впереди несся большой черный кот, пытаясь спастись от погони. Но ни деревьев, ни крыш котяре не попадалось, а колючие кустарники были слишком низкими, чтобы служить защитой. Наконец Джордж загнал его в какую-то дыру. Отчаянные вопли кота, его острые когти, теплая кровь, теплое мясо, в которое вонзились зубы Джорджа. Это было восхитительно. Он насытился.
Утром Джордж проснулся в своей кровати и уже был готов объявить ночные события кошмарным сном, если бы не царапины на лице и руках и не кровь в слипшихся волосах. Джордж думал о психиатрах и клиниках, о священниках и религии. Перебрав множество разных возможностей, он остановился на единственно приемлемом решении. Во всем мире он знал лишь трех человек, способных понять и объяснить его состояние.
