— «Как похоже на падшего ангела» — это была повесть про Мейвис Уэлд. Само имя — Мейвис Уэлд — я позаимствовал из романа «Маленькая сестра», написанного Реймондом Чандлером. — Он посмотрел на меня с тревожной неуверенностью, в которой скрывался намек на вину. — Этим я хотел отдать дань своего восхищения мастерством этого писателя.
— Браво, — сказал я, — но это имя мне незнакомо.
— Разумеется. В твоем мире — который является моим вариантом Лос-Анджелеса, конечно, — Чандлера никогда не существовало. Тем не менее я использовал самые разные имена из его книг в своих. Фулуайлдер-билдинг, где был офис Филиппа Марлоу, героя многих произведений Чандлера. Вернон Клейн… Пиория Смит… и Клайд Амни, разумеется. Это было имя адвоката в «Плейбэке» Чандлера.
— И таким образом вы отдали ему дань своего восхищения?
— Совершенно верно.
— По-вашему, это дань восхищения, но мне кажется, что это затейливая форма простого заимствования. — В этот момент я почувствовал себя как-то странно, потому что узнал, что мое имя было придумано человеком, о котором я никогда не слышал, причем в мире, о существовании которого я даже не подозревал.
Ландри покраснел, но глаз не опустил.
— Ну хорошо, может быть, я и вправду виновен в небольшом плагиате. Несомненно, я использовал стиль Чандлера как свой собственный, но в этом я далеко не первый. Росс Макдоналд поступил точно так же в пятидесятые и шестидесятые годы, Роберт Паркер — в семидесятые и восьмидесятые, а критики увенчали их за это лавровыми венками. К тому же сам Чандлер позаимствовал многое у Хэммета и Хемингуэя, не говоря о массе дешевых писателей, таких, как…
Я поднял руку.
— Давайте пропустим обзор литературы и перейдем к заключительным строкам. Это представляется безумным, но… — Мой взгляд упал на фотографию Рузвельта, оттуда переместился на сверхъестественно чистый бювар и затем остановился на худом лице человека, сидящего напротив меня. — …Но предположим, что я верю в это. Тогда что вы здесь делаете? Откуда вы появились?
Правда, ответ на эти вопросы я уже знал. Я работаю частным детективом, потому что зарабатываю этим на жизнь, но ответ пришел не из головы, а из сердца.
— Я прибыл за вами.
— За мной.
— Извините меня, но я действительно прибыл за вами. Боюсь, что вам придется начать думать о своей жизни по-другому, Клайд. Как… ну… о паре ботинок. Вы снимаете их, а я надеваю. И как только я зашнурую ботинки, тут же уйду прочь.
Разумеется. Ну конечно, он так и собирается поступить. И внезапно я понял, что должен сделать… единственное, что я мог сделать. Избавиться от него.
Для начала я широко улыбнулся — это была улыбка из разряда «расскажите мне побольше». В то же время я подобрал под себя ноги, готовясь мгновенно оттолкнуться ими и броситься через стол на Ландри. Мне стало ясно, что только один из нас сможет выйти из этой комнаты. Я намерен был оказаться этим одним.
— Вот как? — заметил я. — Как интересно. А что случится со мной, Сэмми? Что случится с частным детективом, внезапно лишившимся шнурков?
Какая судьба постигнет Клайда Амни — это должно было оказаться последним словом, которое услышит в своей жизни этот вор, любитель вмешиваться в чужие дела. Как только это слово сорвется с моих губ, я собирался броситься на него. Однако, похоже, телепатия действует в обе стороны. Я заметил, как в его глазах появилась тревога, глаза закрылись и губы сжались, свидетельствуя о полной концентрации. По-видимому, он решил не прибегать к помощи машинки Бака Роджера. Понял, что на нее у него просто не осталось времени.
— Его откровения подействовали на меня подобно какому-то средству, лишившему меня сил, — сказал Ландри тихим, но убедительным голосом человека, который не просто говорит, а декламирует.
Сила исчезла из моих мускулов, ноги стали вялыми, словно ватными, и мне не оставалось ничего другого, как упасть в кресло и взглянуть на него.
— Прости, все прошло не слишком хорошо, — произнес он извиняющимся тоном, — однако мне никогда не удавалось импровизировать должным образом.
— Сукин ты сын, — прохрипел я. — Ублюдок.
— Это верно, — согласился он. — Пожалуй, ты прав.
— Зачем ты занимаешься этим? Почему тебе понадобилась моя жизнь?
В его глазах промелькнула ярость.
— Твоя жизнь? Вот как? Даже если ты не хочешь признаться в этом, Клайд, ты не можешь не понимать, что я прав. Это совсем не твоя жизнь. Я придумал тебя в январе 1977-го, однажды дождливым днем, и все это продолжалось до настоящего времени. Я дал тебе жизнь и потому имею полное право забрать ее обратно.
— Очень благородно, — ухмыльнулся я, — но если бы Всевышний сейчас спустился сюда, к нам, и принялся выдергивать струны из твоей жизни подобно неудавшимся стежкам из вышивки, тебе было бы легче оценить мою точку зрения.
— Пожалуй, — согласился Ландри, — допускаю, что в твоих словах есть смысл. Но зачем спорить из-за этого? Спорить с самим собой — все равно что играть в шахматы без противника: грамотная игра неминуемо завершается вничью. Давай просто скажем, что я делаю это, потому что могу.
Внезапно я почувствовал себя спокойнее. Подобное случалось со мной и раньше. Попав в уязвимое положение, мне нужно было заставить их говорить и не давать остановиться. Такая тактика оказалась успешной с Мейвис Уэлд, и она снова сработает сейчас. Они говорят примерно так: ну что ж, думаю, теперь тебе уже не поможет, «если ты узнаешь», или «какой вред может это принести»?
Версия была предельно элегантной: «я хочу, чтобы ты знал, Амни», — словом, ты должен взять с собой в ад правду, там ты обсудишь ее с дьяволом за чаем с пирожными. Вообще-то не имело значения, о чем они говорили, но если занять их разговорами, у них не останется времени на стрельбу.
Самое главное — заставить их говорить. Пусть они говорят, и тогда тебе остается надеяться, что непременно откуда-то появится спасительная кавалерия с развернутыми знаменами.
— Вопрос заключается в следующем: зачем ты хочешь этого? — спросил я. — Это ведь не является обычным, правда? Я хочу сказать, что обычно писатели удовлетворяются тем, что получают наличными заработанное, пока у них есть такая возможность, и уходят своей дорогой.
— Я вижу, ты пытаешься заставить меня говорить, Клайд. Верно?
Его слова ударили меня с силой парового молота, но мне ничего не оставалось, как играть до последнего козыря. Я усмехнулся и пожал плечами.
— Может быть. А может быть, не пытаюсь. Как бы то ни было, мне действительно интересно. — В этом я был совершенно искренним.
