«Таун-хаус», возможно, изменился, но определенно не исчез, потому что в трубке послышался ровный, механический голос: «Номер девять… четыре… один… восемь… два… восемь… два. Повторяю, номер…»
Но Рич все записал с первого раза. И с радостью положил трубку, оборвав этот монотонный голос на полуслове. Так легко представить себе огромного глобального справочного монстра, зарытого глубоко под землей, всего в заклепках, держащего тысячи телефонных трубок в тысячах изгибающихся хромированных щупалец. Этакая телефонная версия доктора Осьминога, немезиды Человека-паука. С каждым годом мир, в котором жил Рич, все более напоминал ему огромный электронный дом с привидениями, где цифровые призраки и перепуганные люди в постоянном напряжении соседствовали друг с другом.
Еще держались. Перефразируя Пола Саймона,[27] еще на месте после всех этих лет.[28]
Он набрал номер отеля, который последний раз видел через роговые очки своего детства. Набрать номер, 1–207–941–8282, не составило ровным счетом никакого труда. Рич держал трубку у уха, глядя в панорамное окно своего кабинета. Серферы ушли. На их месте по берегу медленно прогуливалась парочка, юноша и девушка держались за руки. Парочка так и просилась на рекламный плакат, украсивший бы стену турагентства, в котором работала Кэрол Фини, — так красиво они смотрелись. Только перед съемкой им, возможно, пришлось бы снять очки.
«Ща поймаем тебя, козел! Разобьем твои очки!»
Крисс, внезапно подсказала память. Его фамилия Крисс. Виктор Крисс.
Господи Иисусе, ничего этого он не хотел знать, прошло столько лет, но ведь это не имело ровным счетом никакого значения. Что-то происходило глубоко внизу в хранилищах, там, где Рич Тозиер хранил свою личную коллекцию «Золотых старых песен». Двери открывались…
Только там хранятся не пластинки, так? В тех глубинах ты не Рич Тозиер по прозвищу Пластинкин, популярный диджей радиостанции КЛАД и Человек тысячи голосов, так? И то, что открывается… это не совсем двери, так?
Он попытался вышибить из головы эти мысли.
Главное, помнить, что я в порядке. Я в порядке. Ты в порядке, Рич Тозиер в порядке. Можешь выкурить сигарету, и все дела.
Он уже четыре года как бросил курить, но сейчас мог выкурить сигарету, это точно.
Они — не пластинки, а трупы. Ты похоронил их глубоко, но теперь происходит какое-то безумное землетрясение, и земля выбрасывает их на поверхность. Там, в глубине, ты — не Рич Тозиер по прозвищу Пластинкин. Там, в глубине, ты всего лишь Ричи Тозиер, прозванный Очкариком, и ты со своими друзьями, и ты так испуган, что твои яйца буквально превращаются в желе. Это не двери, и они не открываются. Это крипты. Они раскалываются, и вампиры, которых ты полагал мертвыми, вылетают наружу.
Сигарету, только одну. Даже «Карлтон» подойдет, ради всего святого.
«Поймаем тебя, Четыре Глаза! Заставим съесть твою сраную сумку для книг!»
— «Таун-хаус», — произнес мужской голос с характерным выговором янки. Прежде чем долететь до уха Рича, он проделал долгое путешествие, пересек Новую Англию, Средний Запад, проскочил под казино Лас-Вегаса.
Рич спросил у голоса, может ли он зарезервировать «люкс» в «Таун-хаусе» начиная с завтрашнего дня. Голос ответил, что может, потом спросил, как надолго.
— Точно сказать не могу. У меня…
У него что? Мысленным взором он увидел мальчика с сумкой для книг из шотландки, убегающего от плохих парней; увидел мальчика в очках, худенького мальчика с бледным лицом, которое каким-то странным образом кричало каждому проходящему мимо хулигану-подростку: «Ударь меня! Подойди и ударь меня! Вот мои губы! Размажь их по зубам! Вот мой нос! Вышиби из него кровь, даже сломай, если сможешь! Двинь в ухо, чтобы оно распухло, как кочан цветной капусты! Рассеки бровь! Вот мой подбородок, попробуй отправить меня в нокаут! Вот мои глаза, такие синие и огромные за этими ненавистными, ненавистными линзами, эти очки в роговой оправе, с одной дужкой, замотанной изолентой. Разбей очки! Всади по осколку стекла в каждый из этих глаз и закрой их навеки! Чего ты ждешь?»
Он закрыл глаза и лишь потом продолжил.
— Видите ли, я еду в Дерри по делу. Не знаю, сколько потребуется времени, чтобы завершить сделку. Как насчет трех дней с опционом на продление?
— С опционом на продление? — с сомнением повторил мужчина, и Рич терпеливо ждал, пока тот сообразит что к чему. — О, я вас понял! Замечательно!
— Благодарю вас, и я… э… надеюсь, что вы сможете проголосовать за нас в ноябре, — сказал Джон Ф. Кеннеди. — Джеки хочет… э… переделать… э… Овальный кабинет… и я нашел работу для моего… э… брата Бобби.
— Мистер Тозиер?
— Да?
— Хорошо… кто-то еще на несколько секунд встрял в разговор.
«Да, один член из Пэ-дэ-эм, — подумал Рич. — Партии давно умерших, на случай если вам требуется расшифровка. Не волнуйтесь об этом». По его телу пробежала дрожь, и он вновь сказал себе чуть ли не в отчаянии: «Ты в порядке, Рич».
— Я тоже слышал чей-то голос. Наверное, где-то пересеклись линии. Так что у нас с «люксом»?
— Никаких проблем, — ответил мужчина. — Дерри — деловой город, но до бума тут далеко.
— Правда?
— Ох, ага, — подтвердил мужчина, и Рич вновь содрогнулся. Он забыл и это, замену на севере Новой Англии простого «да» на «ох, ага».
«Ща поймаем тебя, гаденыш», — прокричал голос-призрак Генри Бауэрса, и Рич почувствовал, как внутри треснули новые крипты; вонь, которую он чувствовал, шла не от разложившихся тел, а от разложившихся воспоминаний, а это куда как хуже.
Он продиктовал номер своей кредитной карточки «Американ экспресс» и положил трубку. Потом позвонил Стиву Коваллу, программному директору КЛАД.
— Что такое, Рич? — спросил Стив. Последние рейтинги «Арбитрона» показывали, что КЛАД — на вершине людоедского лос-анджелесского рынка радиостанций коротковолнового диапазона, и Стив пребывал в превосходном настроении — возблагодарим Господа за маленькие радости.
— Возможно, ты пожалеешь, что спросил. Я сматываюсь.
— Сматыва… — По голосу чувствовалось, что Стив нахмурился. — Боюсь, я тебя не понял, Рич.
— Должен надеть сапоги-скороходы. Уезжаю.
— Что значит — уезжаешь? Согласно сетке, которая лежит передо мной, завтра ты в эфире с двух пополудни до шести вечера, как и всегда. Собственно, завтра, в четыре часа, ты интервьюируешь Кларенса Клемонса. Ты же знаешь Кларенса Клемонса,[29] Рич. Это, можно сказать, про него, «Войди и сыграй, Здоровяк».[30]
— Клемонс может поговорить с О'Харой точно так же, как и со мной.
