– Я заметил у вас на плечах голову, – ответил ему мужчина. – Это убеждает меня в том, что вы не из тех, кто станет рвать с дерева незнакомый фрукт и есть.
– Сейчас вам на голову, которую я вижу, упадет какой-нибудь ядовитый паук и вцепится в темя. Было бы здорово, если бы вы при этом слово в слово повторили свои слова о простительности промахов молодой, развивающейся компании.
– Вы не русский, часом? – прищурился мужчина, разглядывая Левшу от пояса до лба.
– Ну, вы-то точно русский, – процедил тот, – потому что так поставить вопрос не придет в голову никому другому.
– Что странного в моем вопросе?
– То, что на него можно ответить как отрицательно, так и положительно, и при этом оба ответа могут оказаться как правильными, так и неправильными. Все зависит от слуха того, к кому ваш вопрос обращен, – Левша закинул сумку за спину, с которой расстался только на пять минут. – Мне надоело болтать с вами.
– Это потому, что я из второго класса, наверное.
– Мальчики, не ссорьтесь, – сообразив, что завязалась ссора, вмешалась Дженни и взяла Левшу за руку. – Мне кажется, нам нужно возвратиться и найти наших провожатых. Быть может, они заблудились?
Все рассмеялись. Кроме Левши и спорившего с ним мужчины. Питер был не в счет. Держа Берту за руку, он уходил в глубь леса.
* * *
Когда Макаров открыл глаза, он снова увидел небо. Да только теперь от отары овец не осталось и следа. Оставшись без пастуха, они разбрелись по голубому пастбищу, и сейчас он видел лишь смятые, похожие на клочки разорванного письма облака.
Несколько минут он потратил на то, чтобы приподняться на локте и попытаться все вспомнить.
Короткие, подбитые едва заметной сединой волосы его примялись и теперь торчали во все стороны. Тугой, почти стеклянный взгляд был похож на хмельной. Воспаленные глаза упрямо рассматривали окружающее и не находили ответа. Покусав губы, он растер квадратный подбородок и сел.
Память услужливо подсказывала лишь воспоминания об ужасном состоянии, которое он пережил. С утра его беспокоило плохое самочувствие. Сердце грозило выпрыгнуть из груди, все внутри дрожало и дергалось, ноги не слушались.
– Мне стало плохо, и я упал, – прохрипел он, облизывая сухие, как наждачка, губы. Во рту стоял отвратительный химический запах. Однажды Макаров по нечаянности выпил фальсифицированной водки. Его выворачивало наизнанку, а под вечер, когда жена отпаивала его какими-то травами, он чмокал губами и приводил в действие какой-то резервуар внутри себя, который при каждом чмоке порционно подавал к небу вонь технического спирта. Нынешнее его положение ничем не отличалось от той отвратительной картины, и разница состояла лишь в том, что в прошлый раз он лежал на диване квартиры в Калининграде, а сейчас не может встать с земли острова в другом полушарии. – Мне просто стало плохо, и я потерял сознание, – снова пробормотал он и, с трудом поднявшись, сел. Он не замечал, что разговаривает сам с собой, чего давно уже не было и что случалось с ним, когда он оставался в своей служебной капитанской каюте и тосковал по жене и сыну.
Поднимался на ноги Макаров долго. Но – удивительное дело – едва он ощутил тяжесть своего тела, ноги стали послушны. Словно и не было того ощущения беспомощности, когда он делал шаг и не был уверен, что нога ступит туда, куда нужно.
Он посмотрел на запястье. Следуя давней морской привычке отмечать по часам каждое событие, Макаров вспомнил, что от берега он отошел без четверти час. Сейчас стрелки его часов «Омега» показывали четверть третьего. Полтора часа ушло у него на то, чтобы посмотреть на часы, углубиться в джунгли, потерять сознание, обрести его и снова посмотреть на часы. Пытаясь сообразить, много это или мало, он решил вернуться на берег. Питер, слава богу, с группой, ему ничто не сможет навредить. И не исключено, что группа уже на берегу и ждет его. Посмотрев на солнце и сообразив, где находится место стоянки «Кассандры», он отправился в путь.
Через десять минут джунгли словно раздвинулись: поредев, они открыли похожие на голубые колонны просветы. И Макаров почувствовал в воздухе привкус океана.
Он вышел из леса, болезненно щурясь, спустился на берег, и уже через минуту переполнился тревогой. Питера и группы не было. Был доктор-англичанин. Уже без рубашки, в одной майке, сдвинутой на затылок своей короткополой шляпе и босой. Рядом с ним лежал первым почувствовавший себя плохо итальянец. Второй, сжимая меж колен кейс, развалился метрах в пятидесяти ниже к морю. Под кустами отчаянно спал филиппинец. Если не стараться приглядываться, то все очень напоминало привал перебравших собутыльников.
– Черт возьми, когда он проснется? – пробормотал Макаров, чтобы отмахнуться от усиливающейся тревоги. – Эй, док! Что здесь происходит?
Подойдя к англичанину, Макаров пристально вгляделся в лицо лежащего в костюме итальянца. Странное дело, как можно лежать на горячем песке в шерстяном костюме и при этом без капли пота на лице?
– Он уснул?
– Он умер, – невозмутимо посасывая трубку, ответил доктор.
– Умер? – повторил Макаров, сунул руку в карман и вынул сигареты. – То есть как умер?
– Как? Думаю, в мучениях. – Посмотрев на Макарова, который осоловело выкручивал пальцами из сигареты табак, доктор добавил: – Значит, это не вы отослали второй катер?
Разжав пальцы, Макаров выпустил сигарету. Она упала на песок, и ею тут же завладел втрое меньше ее размерами жук. Взвалив пустую сигарету на спину, он поволок ее к своему дому. Нечасто на этом острове оказывается приличный стройматериал.
Оторвав взгляд от англичанина, Макаров посмотрел на берег. Он был пуст.
Хуже того.
Туман испарился. Океан просматривался на двадцать миль, его можно было пронизать взглядом до горизонта.
Не было и «Кассандры».
Макаров повернул голову вправо, влево. Течение могло вместе с якорем оттащить «Кассандру» в сторону. Взбивая песок, он вскочил и направился к берегу, чтобы рассмотреть океан с высоты собственного роста.
– Не трудитесь, – сказал доктор. – Полчаса назад я занимался этим с тем же усердием.
– Я задал бы вам вопрос, не кажется ли вам все это странным, но не хочу выглядеть кретином, – добавил он, снимая шляпу и вытирая лицо. Под его шляпой обнаружилась аккуратная лысина.
Ошеломленный, Макаров вернулся к мертвому итальянцу и, не сводя с него глаз, хрипло спросил:
– Быть того не может, чтобы они в тумане ушли в сторону.
– Ваша фамилия Макаров, кажется? Я Джордж Донован. Решил провести две недели на море. Впервые за последние пять лет я выехал из клиники, намереваясь удалиться от скальпеля, ламп над операционным столом и звона кювет. И все это для того, чтобы на каком-то острове констатировать смерть человека от непереносимости его организмом бензодиазепинов.
