— Спасибо и за это тоже. Мне пригодится все, что вы сумеете найти. — Я допила чай и поставила на стол пустую чашку. — Думаю, мне пора.
Эрик встал.
— Спасибо, что выпили со мной чаю. Такую женщину, как вы, мужчина может увидеть лишь во сне.
От завуалированного намека на старое поверье о том, что суккубы посещают только спящих мужчин, я рассмеялась.
— Эрик, вашим снам ничто не угрожает.
Он ответил мне улыбкой.
— Приходите через несколько дней, и я расскажу, что мне удалось узнать. Я угощу вас чаем.
Обведя взглядом пустой магазин и вспомнив, что во время моего визита нас не потревожил ни один посетитель, мне захотелось помочь его бизнесу.
— Прежде чем уйти, я хочу купить у вас немного этого чая.
Эрик посмотрел на меня с благодарностью: похоже, он понял мои намерения.
— Я всегда считал вас поклонницей черного чая. Или как минимум кофеина.
— Иногда не мешает встряхнуться. Кроме того, ваш травяной чай без кофеина действительно очень хорош.
— Я передам эту похвалу моей подруге. Она готовит смеси, а я их продаю.
— Она ваша гёлфренд, да?
— Нет, мисс Кинкейд, просто подруга.
Он подошел к полке за кассой, где лежало несколько сортов чая. Расплачиваясь, я обратила внимание на некоторые украшения, лежавшие под стеклом. Одно из них привело меня в восторг. Это было тройное ожерелье цвета персика. Речной жемчуг перемежался медными бусинками и кусочками сине-зеленого стекла. В его центре находился медный анх.[27]
— Это тоже произведение одного из местных художников?
— Работа моего старого друга из Такомы. — Эрик вынул ожерелье из футляра и положил на прилавок. Я провела пальцами по красивым гладким жемчужинам немного неправильной формы. — На мой вкус, здесь многовато египетского влияния, но он хотел передать дух Афродиты и моря и создать то, что могли бы носить древние жрицы.
— Ничего столь красивого у них не было, — пробормотала я, потом перевернула ожерелье и увидела ярлык, на котором была написана внушительная сумма. Не успев подумать, я продолжила: — Многие древнегреческие города испытывали влияние Египта. На монетах Кипра изображали не только Афродиту, но и анхи.
Прикосновение к медному анху заставило меня вспомнить другое ожерелье, давно исчезнувшее в пыли веков. Оно выглядело проще: всего одна нитка бус, чередовавшихся с крошечными анхами. В утро нашей свадьбы его принес мне муж, прокравшись в мой дом сразу после рассвета, такой смелый поступок был для него нетипичен.
Я отругала его за неосторожность.
«Что ты делаешь? Ты увидишь меня после полудня… а потом будешь видеть каждый день!»
«Я должен был отдать тебе это еще до свадьбы. — Он поднял в воздух нитку бус. — Они принадлежали моей матери. Я хочу, чтобы сегодня ты надела их».
Он наклонился и надел бусы мне на шею. Когда его пальцы коснулись моей кожи, я почувствовала тепло, от которого стало покалывать тело. Тогда мне было пятнадцать лет, и я не понимала природы этого ощущения, но очень хотела понять. Ныне я, умудренная опытом, знала, что так проявляются первые признаки сладострастия. Но там было что-то еще. То, чего я не поняла до сих пор. Подобие вольтовой дуги.[28] Ощущение чего-то большего, чем мы сами. Неизбежности близости.
«Ну вот, — сказал муж, застегнув бусы и вернув мои волосы на прежнее место. — Теперь ты само совершенство».
Больше он не произнес ни слова. Но этого и не требовалось. Его глаза сказали мне все, о чем я должна была знать, и я затрепетала. Никто, кроме Кириакоса, не обращал внимания на слишком высокую дочку Мартанеса, дерзкую на язык и сначала что-то говорившую, а потом думавшую. (Трансформация помогла решить одну из этих проблем, но против второй оказалась бессильна). Однако Кириакос всегда слушал меня и следил за мной так, словно я была кем-то другим, более искусной и желанной, подобно прекрасным жрицам Афродиты, которые все еще проводили свои ритуалы вдали от глаз христианских священников.
Мне хотелось еще раз испытать его прикосновение, но я поняла это только тогда, когда неожиданно дл себя самой схватила Кириакоса за руку, положила ее себе на талию и привлекла его к себе. Он удивленно раскрыл глаза, но не отстранился. Мы были почти одного роста, так что наши губы соединились без всякого труда. Я прислонилась спиной к теплой каменной стене и оказалась зажатой между стеной и Кириакосом. Я чувствовала все его тело, однако этого было недостаточно. Совсем недостаточно.
Наш поцелуй становился все более страстным, но соединение губ не могло преодолеть разделявшее нас томительное расстояние. Я снова передвинула его руку и заставила приподнять край юбки. Его ладонь коснулась моей гладкой плоти, а затем сама собой спустилась чуть ниже. Я выгнулась, желая, чтобы он прикасался ко мне сразу всюду.
«Лета! Ты где?»
Ветер донес до нас голос сестры. Она была еще не очень близко, но могла появиться с минуты на минуту. Мы с Кириакосом отпрянули друг от друга, задыхаясь и слыша бешеное биение собственных сердец. Он смотрел на меня так, как никогда не смотрел прежде. В его глазах бушевало пламя.
«Ты уже была с кем-то другим?» — с изумлением спросил он.
Я покачала головой.
«Тогда как ты… Я не представлял, что ты на такое способна».
«Я быстро учусь».
Кириакос улыбнулся и прижал мою руку к губам.
«Вечером, — прошептал он. — Сегодня вечером мы…»
«Вечером», — кивнула я.
Он попятился. Его глаза продолжали гореть.
«Я люблю тебя. Ты моя жизнь».
«Я тоже люблю тебя». — Я улыбнулась и посмотрела ему вслед. Через минуту снова послышался голос сестры:
«Лета!»
— Мисс Кинкейд…
Голос Эрика заставил меня вернуться к реальности. Я очнулась в книжном магазине, вдали от дома моих родителей, давно превратившегося в прах, встретилась взглядом с Эриком и подняла ожерелье.
— Это я тоже возьму.
— Мисс Кинкейд, — нерешительно сказал он, потрогав ярлычок с ценой. — Не нужно… Я помогу вам бесплатно.
— Знаю, — заверила его я. — Знаю. Просто добавьте это к моему счету. И спросите своего друга, не сможет ли он сделать такие же серьги.
Я вышла из магазина в ожерелье, продолжая вспоминать то утро и первые прикосновения любимого. Потом шумно выдохнула и выбросила это из головы. Как делала уже тысячи раз. Если не миллионы.
Вернувшись домой, я обнаружила, что до ночи еще далеко. К несчастью, делать мне оказалось нечего. Суккуб без светской жизни. Очень грустно. Но грустнее всего было то, что я могла бы найти себе дело, если бы не сглупила. Даг часто приглашал меня в разные места, однако сомневаться не приходилось: он проводил сегодняшний вечер в компании другой женщины, более сговорчивой. Романа я тоже отшила, несмотря на его прекрасные глаза. Я уныло улыбнулась, вспомнив его добродушное подтрунивание и непринужденное обаяние. Он был ожившим О'Нилом из романа Сета.
