Я выходила во двор, немного помогала маме по хозяйству, ко мне приходили подруги, но о том, чтобы пойти прогуляться, и речи не могло быть. К нам периодически заходил доктор, осматривал меня, говорил, что улучшения есть, но домашний режим пока необходим. В результате вырваться на небольшую прогулку я смогла только перед самым отъездом в город. К тому же папа настаивал, что лично проводит меня до Берлина, и, кстати, зайдёт к тёте Ленни — он её давно не навещал. И потом, он хочет посмотреть, где устроилась его девочка, может, там жуткие сквозняки?
Это непростительно с их стороны, сокрушался отец, почти два года не навещать дочь, и даже не знать, где она живёт. В конце концов, дела подождут. Мама полностью его одобряла. Она не могла поехать, ведь начинался учебный год, но с радостью отправила отца. Возразить им мне было нечего, и я смирилась. Но на прогулку по окрестностям всё-таки пошла. Я хотела предупредить Альберта и поговорить с ним перед отъездом. К тому же он клялся мне, что это поручение будет последним, и потом он мне всё расскажет и познакомит меня с родителями. Мне не терпелось скорее с ними познакомиться.
Мне было немного неудобно, что я так поздно иду к нему, но время назад не отмотаешь, и у меня было оправдание. Но Альберт, казалось, нисколько не был удивлён моим долгим отсутствием. Он встретил меня грустной улыбкой, нежно взял за руку и спросил: «Как ты себя чувствуешь, дорогая? Тебе лучше? Ты ведь была тяжело больна, правда?» — спросил он полуутвердительно.
«Да, а откуда ты знаешь?» — я была очень удивлена.
«У тебя такой бледный вид, ты очень похудела, и к тому же тебя так долго не было, вот я и подумал, что ты заболела. Я ведь не знаю твой номер телефона здесь, в деревне. Я не мог позвонить, извини. А про Гамбург мне всё известно. Газеты писали, да и я звонил партнёрам, они рассказали. Ты не должна расстраиваться».
Я сказала ему, что потеряла письмо. Он ответил, что это теперь не имеет значения, раз адресата нет, то и сообщение лишено смысла, и пусть это больше меня не беспокоит.
Я заметила, что он сам выглядит не лучшим образом. Мне вдруг стало его безумно жалко. Не знаю, откуда возникло это чувство, вроде и причины особой не было, но оно было очень сильным. Я взяла его руку, прижалась к ней губами и расплакалась.
Альберт гладил меня по голове: «Ну что с тобой, дорогая, всё хорошо, у нас всё получилось, и теперь я спокоен. Скоро ты всё узнаешь и со всеми познакомишься. Мамы сейчас нет, она за границей, но скоро приедет, и я обязательно приглашу тебя к нам».
Я успокоилась, и приписала свой внезапный прилив сентиментальности прошедшей болезни и слабости нервов. Мы посидели ещё немного, и Альберт сказал, что мне пора домой.
«Иди, дорогая, ты ещё слаба, родители будут волноваться и начнут тебя искать. Тайна раскроется раньше времени. Мне бы этого не хотелось. Иди. Спокойно езжай на учёбу. Я позвоню тебе сразу, как появится мама. Это будет совсем скоро, в первых числах сентября».
Я и правда устала, и поэтому послушалась его и отправилась домой, заставив пообещать, что он не обманет меня.
Оставшиеся несколько дней я провела спокойно. Решимость отца ехать со мной не угасла, и в последних числах августа мы отправились в путь. Честно сказать, я была даже рада такой заботе со стороны родителей, потому что слабость давала о себе знать.
В Берлине мы сразу отправились ко мне, и отец оказался доволен моим жилищем. Он планировал остаться в городе на несколько дней, до начала учёбы. Мы собирались погулять, и, конечно, навестить тётю — отец вёз ей подарки. Звонил Питер, попросил разрешения зайти, и я не смогла отказать. Он очень понравился отцу, они долго сидели вечером на кухне за рюмочкой шнапса, и о чём-то шумно спорили. А потом отец уехал, в консерватории начались занятия, но на душе у меня было тревожно — я ждала звонка от Альберта. И ждать пришлось недолго.
Как-то в первых числах сентября, после занятий, ко мне зашёл Питер. Вечер был очень хорош, такой сухой и тёплый, когда лето ещё не совсем ушло, а осень ещё не совсем пришла. Мы погуляли немного в парке, Питер пытался делать эскизы, потом самым естественным образом мы очутились у меня дома. После лёгкого ужина и чашечки кофе я неожиданно почувствовала себя не совсем хорошо, и, испугавшись, что мне станет плохо, я попросила Питера остаться. Он охотно выполнил мою просьбу. Я постелила ему в зале на диване, а сама легла в комнате. Спала я очень тревожно, мне снились непонятные сны, было очень душно, видимо, у меня поднимался жар. И вот около двенадцати часов ночи вдруг раздался звонок. Я сразу поняла, что это Альберт и взяла трубку. Это и правда был он, но голос звучал, как из преисподней, во всяком случае, мне так показалось. Он даже не поздоровался и сказал только одну фразу: «Приезжай в пятницу вечером, это очень важно. Я буду ждать тебя. Домой не заходи». Я хотела спросить, что с ним случилось, но в трубке уже раздавались гудки. Наверное, я была несколько ошарашена, потому что из ступора меня вывел голос Питера. Он звал меня по имени. Я очнулась и обнаружила, что стою посреди комнаты с трубкой, из которой раздаются гудки.
«Что случилось?» — Питер выглядел озабоченным.
«Ничего, — ответила я — мама звонила, просила в пятницу приехать. Я хочу поехать с последним поездом, завтра, в пятницу. Не мог бы ты купить мне билет заранее? Буду очень благодарна. Мне с утра в консерваторию».
«Конечно, дорогая, я сделаю, как ты скажешь. Но к чему такая спешка? И что это за звонок посреди ночи? Кто это был? С твоими родными что-то случилось? Я могу помочь? Ты выглядишь нездоровой».
Он начинал раздражать меня. Еле сдерживая гнев, я ответила, что это не его дело. И вообще, он задаёт слишком много ненужных вопросов. Мне может звонить кто угодно и когда угодно. Но потом, устыдившись вспышки, я немного мягче сказала ему, что звонила мама и просила приехать. А что до того, что поздно, так мы дома никогда раньше часу ночи спать не ложимся. Мне показалось, что моё объяснение не очень удовлетворило его, но он сдержался, кивнул мне и пошёл спать. Остаток ночи мы провели спокойно. Утром я ушла на занятия, а Питер на вокзал. Он выполнил моё поручение, и к вечеру я, взяв минимум вещей, села на поезд. Странные предчувствия терзали меня, голова ужасно болела, лицо горело, как в огне, я понимала, что сегодня всё решится. Как мы доехали, я плохо помню, но когда я сошла на перрон, уже смеркалось. Я никогда не приезжала так поздно, и мне было немного не по себе. Но мысль о том, что должно сегодня произойти, толкала меня вперёд. Я представляла себе мать Альберта, и ломала голову, почему для знакомства со мной она выбрала такое позднее время? Опять тайны, тайны, тайны, с раздражением подумала я. Ситуация длилась уже год и начинала тяготить меня. Я хотела разрешения любой ценой.
