На улице Роман жадно, полной грудью вдыхал свежий воздух. Состояние, в котором он пребывал, можно было сравнить с самочувствием женщины, только что перенесший аборт. Разными были только органы, подвергшиеся выскабливанию холодным медицинским инструментарием. В данном случае – содержимое черепной коробки, выпотрошенное, вычищенное и стерилизованное. Идеальная аналогия. Роману срочно захотелось стать опять беременным всей полнотой умственной жизни. Для чего по пути домой была куплена бутылка вермута.
12. Возвращение к истокам
В начале, разумеется, были скифы. «Да, скифы мы, да, азиаты», и надо этим, россияне, гордиться. Вышли мы все из Скифской империи, она – наше славное духовное наследие, которое рано или поздно восторжествует над сиюминутным политиканством и серыми буднями нашего сегодня. Устремимся же безотлагательно в великое завтра, вперив в него взгляд раскосых и жадных очей. Нас ждет Новая Скифская Империя!
Автором идеи и оригинальной разработки «Ковылей Скифского поля» был некто А. Шлагбаум. Роман потратил половину бессонной ночи на изобретение своей новой ипостаси.
Как только текст был закончен, Роман повез его, не без трепета в душе, на показ к Бубликову.
Впрочем, трепет имел отношение не только к рожденному мыслью и чувством детищу, но и к предмету более заземленному. Роман терзался воспоминанием о бесстыжих проделках великолепной Регины и накачивал себя жароповышающими думами относительно дальнейших перспектив в свете женской непредсказуемости. Ему еще ни разу не доводилось быть жертвой столь откровенных и обнаженных сексуальных домогательств.
Перебрав в уме дюжину вариантов поведения – от цинично-равнодушного до холодного, как айсберг в океане, – Роман выбрал золотую середину: рассеянное недоумение и слабоумное непонимание происходящего с ним и вокруг него. И позабыв о том, что придуманная на ходу маска слеплена с его же собственной физиономии раздолбая, когда-то удивившегося миру раз и навсегда, он решительно дернул на себя дверь «Дирижабля». Но лице мерцала смоделированная секунду назад вывеска озабоченности своими внутренними катаклизмами и готовности поражаться любым крушениям привычного миропорядка. В приемную неуклюже втиснулся отрешенный от всего суетного enfan terrible – то ли гений, то ли псих, то ли просто придурок с точки зрения здравого смысла и практического разума.
Втиснулся и, блуждая рассеянным, невидящим взглядом по интерьеру, обронил фразу, ни к кому конкретно не обращенную:
– Я… э-э… к Сергею Владимировичу.
Регина была месте. Упакованная опять-таки по всем правилам. Все с тем же слоем жемчуга на шее. Роман был готов поклясться, несмотря на то, что старался не попадать взглядом на секретаршу: завидев его, она воинственно подобралась, приняла хищную позу и сверкнула глазами. Подхватив оброненную фразу, она тотчас пустилась в наступление.
– Сергею Владиленовичу, ты хотел сказать, май дарлинг. – В эти несколько слов Регина вложила всю эротику своего глубокого, насыщенного искусом и сладострастьем голоса.
– Ээ… а разве я сказал что-то другое? У меня к нему безотлагательное дело. Вопрос, не терпящий промедления. – Роман целиком находился во власти капризного женского либидо и желал, поскорее покончив с формальностями, проскочить пограничную полосу в преддверии редакторского кабинета.
Регина же наслаждалась властью по всем правилам игры в кошки-мышки. Она не торопилась. Не сводя голодных очей с жертвы, неспешно сняла трубку с телефона и медленно нажала кнопочки.
– Сергей Владиленович, к вам автор… Хорошо, Сергей Владиленович, – положила трубку и плавно выскользнула из-за стола.
Роман, скосив глаза в сторону, пристально изучал кадку с вечнозеленым деревом, внутренне готовясь к катастрофе. Регина не собиралась отпускать его, не поигравшись.
– У нас есть две минуты, сахарный мой. – Сочная, густая эротика в голосе достигла немыслимых высот.
Она подошла к сахарной статуе, прижалась вплотную и провела по нему рукой. Другую руку положила Роману на плечо.
– Всего лишь две минуты. Но они дорогого стоят, не правда ли, милый? – томно спросила Регина.
Роман, напрягшийся, как тетива, продолжал играть роль. Вопрос Регины оживил в памяти глумливые слова тюремного духа. Чудовищных усилий стоило ему сохранение невозмутимости – то ли небожительской, то ли отдающей кретинизмом, но в любом случае совершенно бесполезной, если не сказать вредной в делах такого рода. Его деланная бесстрастность, казалось, с удвоенной силой разжигала эту неотступную амазонку с первобытным блеском в глазах.
– Так вы говорите, через две минуты я могу зайти к Сергею Владиленовичу? Очень хорошо. А зачем это вы ко мне прислонились? Вам плохо? Почему вы так дышите? Пожалуйста, перестаньте меня гладить, это неприлично.
– Ты чувствуешь меня? Что бы ты сейчас хотел со мной сделать? – горячо шептала она, дыша ему в ухо.
– Усадить на диван и вызвать «Неотложку». У вас, по-моему, начинается приступ астмы. Позвольте я помогу вам, иначе вы умрете от удушья.
– Да, да, уложи меня на диван, – стонала Регина, повиснув на нем и пытаясь расстегнуть его рубашку. – Обещай мне, что ты не разлюбишь меня, никогда. Ты будешь верен мне всю жизнь, и что значат каких-то две минуты, по сравнению с вечностью, которая у нас впереди, в том райском саду, куда мы все стремимся, вырываясь из пустоты иллюзий, чтобы найти мир истинный… – Она с внезапной силой толкнула Романа к стене и впилась ему в губы.
Он ударился головой и через секунду почувствовал, как что-то неуютно тяжелое свалилось ему на плечи. Оторвать от себя Регину, обуянную плотским безумием, не удалось. Она сама, насладившись долгим вампирским поцелуем, отпустила его. Хищно провела языком по накрашенным стойкой помадой губам и взбила Роману чуб.
– Жаль, что две минуты так быстро истекли, – сказала она с ласковой ненасытностью палача, сожалеющего о том, что больше не осталось неотрубленных голов.
Роман выворачивался из-под упавшего предмета. Им оказалась картина Дэвида Смита «Пустота». «Истинный мир», – подумал Роман, ошалевший от бури и натиска, вешая живопись на гвоздь.
Обернувшись через пять секунд, он увидел Регину, сидящую как ни в чем не бывало за столом – со скучающим деловым выражением на лице. Из гладкой прически не выбилось ни волоска.
– Сергей Владиленович ждет вас, – она состроила ему милую секретарскую улыбку. В голосе не было и намека на внеслужебные эмоции.
Роман недоверчиво смотрел на нее, пытаясь докопаться до основ явленной ему женской непоследовательности и переменчивости. Но совладать с этой загадочной непредсказуемостью Регины не смог бы, вероятно, даже самый изощренный укротитель. Он пригладил волосы, застегнул пуговицы и вытащил из-под мышки папку со Скифской историей.
