«Нет, это относится только к Богу, — неумолимо отвечал голос. — К Богу, а не к нему. Ты осталась в живых только благодаря слепому случаю, а это означает, что все ставки аннулируются. Ты ему ничего не должна. Ты можешь развернуться и пойти в обратную сторону, если хочешь».
Пойти в обратную сторону — это хорошая шутка. Где она, эта обратная сторона?
Голосу нечего было ответить на этот вопрос. Она бы сильно удивилась, если бы дело обстояло иначе. Если ноги темного человека сделаны из глины, то она обнаружила этот факт немного поздновато.
Она попыталась сосредоточиться на прохладной красоте пустыни, чтобы отогнать голос. Но голос остался.
«Если ему не было известно, что Гарольд восстанет против его воли и выстрелит в тебя, когда ты крикнешь ему, что уходишь, то что еще остается для него тайной? И пролетит ли пуля мимо в следующий раз?»
Но, Господи, ведь уже слишком поздно! Она опоздала на дни, недели, а может быть, и годы. Почему этот голос молчал до тех пор, пока то, что он говорит, не потеряло всякий смысл?
И словно согласившись с ней, голос замолчал, и все утро она была предоставлена самой себе. Она ехала по дороге, ни о чем не думая. По дороге, ведущей в Лас-Вегас. По дороге, ведущей к нему.
Мотороллер умер после полудня. Двигатель заскрежетал и заглох. Она ощутила жаркий, тревожный запах, напоминающий запах горелой резины. Она убила его. Она убила уже очень многих на пути к своему жениху. Она несла ответственность за смерть семерых членов Комитета Свободной Зоны и нескольких людей, приглашенных на их последнее заседание. А еще Гарольд. А еще, не будем об этом забывать, неродившийся ребенок Фрэн Голдсмит.
Мотороллер лежал на боку, как мертвое животное. Надин посмотрела на него в течение нескольких секунд, а потом отправилась пешком. Она уже миновала Сухое Озеро. А это означало, что ночью ей придется спать около дороги, если только никто не приедет за ней. В Лас-Вегасе она окажется не раньше утра. И внезапно она почувствовала уверенность, что темный человек заставит ее проделать весь путь пешком. Она придет в Лас-Вегас голодной, жаждущей, и обожженной солнцем пустыни, и последние следы прежней жизни будут истреблены в ней. Женщина, которая обучала маленьких детей в частной школе в новой Англии, навсегда исчезнет с лица земли.
Шел день, и она двигалась вперед. Пот градом катился с ее лица. На шоссе сверкали озерца ртути. Она сняла блузку и пошла по дороге в одном белом лифчике. Солнечный ожог? Ну и что? Честно говоря, дорогая, мне на это глубоко плевать.
К вечеру ее грудь и плечи приобрели ужасающий пурпурный оттенок. Вечерняя прохлада наступила неожиданно, заставив ее поежиться и вспомнить о том, что спальный меток остался привязанным к багажнику мотороллера.
Она с сомнением посмотрела вокруг, глядя на попадавшиеся тут и там машины, некоторые из которых были засыпаны песком по капот. От мысли о том, что можно устроиться на ночь в одной из этих гробниц, ее затошнило — затошнило даже сильнее, чем от ожога.
«Я брежу», — подумала она.
Но это уже не имело никакого значения. Она решила идти всю ночь напролет.
Она откинула с лица свои длинные волосы и тупо поняла, что ей хочется умереть.
Солнце скрылось за горизонтом, и установилось удивительное равновесие между светом и тьмой. Ветер, овевавший ее, был теперь смертельно холоден. Она огляделась вокруг во внезапном испуге.
Было слишком холодно.
Неожиданно ей вспомнился обрывок дилановской песни: «Рыскал, как крокодил… охотился в кукурузе…»
А вслед за этим какая-то другая песенка, кажется, «Иглз», с неожиданно пугающим смыслом: «Этой ночью я хочу спать с тобой в пустыне… а вокруг нас будут миллионы звезд…»
Внезапно она поняла, что он где-то рядом.
Она поняла это еще до того, как он заговорил.
«Надин». Его мягкий голос, раздающийся из сгустившейся темноты.
— Надин, Надин… как я люблю любить Надин.
Она обернулась и увидела его. Он сидел на капоте старого «Шевроле», скрестив ноги и положив руки на обтянутые потертыми джинсами колени. Он смотрел на нее и нежно улыбался. Но глаза его вовсе не были нежными. В них она увидела черное ликование, пляшущее, как ноги человека, только что вздернутого на виселице.
— Привет, — сказал он. — А вот и я.
— Да. Наконец-то ты здесь. Как и было обещано.
Улыбка его стала шире, и он протянул руки навстречу ей. Она почувствовала исходящий от него испепеляющий жар. Его мягкие ладони обвились вокруг ее запястий и сжали их, как наручники.
— О, Надин, — прошептал он и нагнулся, чтобы поцеловать ее. Она отвернула голову совсем чуть-чуть, подняв глаза на холодный огонь звезд, и поцелуй его пришелся не в губы, а в уголок рта. Но он не был одурачен. Кожа ее лица ощутила насмешливый изгиб его улыбки.
«Он мне отвратителен», — подумала она. Но отвращение было лишь запекшейся коркой на чем-то более худшем — на зачерствевшей, долго скрываемой похоти, на старом прыще, у которого наконец-то появилась желтоватая головка, готовая изблевать из себя отвратительную, зловонную жидкость, давным-давно скисшую сладость. Его руки, скользившие у нее по спине, были горячее солнечного ожога. Она потерлась об него, и неожиданно холмик у нее между ног словно увеличился в объеме и стал более нежным, более чутким. Шов ее слаксов нежно возбуждал ее, так что ей захотелось потереться еще сильнее, чтобы раз и навсегда излечить себя от этого зуда.
— Скажи мне только одно, — попросила она.
— Все, что ты хочешь.
— Ты сказал «как и было обещано». Кто обещал меня тебе? И почему именно меня? И как мне называть тебя? Я даже этого не знаю. Я знала тебя почти всю свою жизнь, но я не знаю, как мне тебя называть.
— Зови меня Ричардом. Это мое настоящее имя.
— Настоящее имя? Ричард? — спросила она с сомнением, и он захихикал ей в шею, заставляя ее съежиться от отвращения и желания. — Так кто же обещал меня?
— Надин, — сказал он. — Я забыл. Давай начнем.
Он соскользнул с капота, все еще держа ее за руки, и она чуть было не вырвалась и не побежала… но какой был бы в этом смысл? Он догонит ее, поймает и изнасилует.
— Луна, — сказала она. — Она полная, как я. — Он взял ее руку и прижал ее к своим джинсам. За полым холодком молнии она ощутила что-то ужасное, живущее своей собственной пульсирующей жизнью.
— Нет, — пробормотала она и попыталась отвести руку в сторону, но он удержал ее.
— Иди в пустыню и стань моей женой, — сказал он.
— Нет!
