Пол решил побриться, съездить в город и взять новые бланки заявлений. Возможно, к тому времени дождь поутихнет. Если так, то, вернувшись домой, он в полдвенадцатого уже будет на крыше, снимет антенну, что-нибудь перекусит на обед и, отключившись от всего прочего, остаток дня проведет за работой над книгой. Однако он предвидел, что полностью отключиться не удастся. Пол почти смирился с мыслью, что денек у него ожидается тот еще.
Пол уже уходил с чердака и потушил свет, когда дом вздрогнул от очередного удара.
ТУК!
На сей раз он оказался единственным.
За ним вновь наступила тишина.
Комната для посетителей в больнице напоминала наряд клоуна. Стены были канареечно-желтыми, стулья — ярко-красными, ковер — оранжевым, полки для журналов ц столики — из густо-пурпурного пластика, а две абстрактные картины на стене были выполнены преимущественно в сине-зеленых тонах.
В помещении явно поработал дизайнер, много читавший о воздействии цвета на психическое состояние людей, и комната должна была поднимать у посетителей настроение и отвлекать их от мыслей о больных друзьях и умирающих родственниках. Однако у Кэрол недвусмысленно бодрящие тона интерьера вызвали реакцию прямо противоположную задуманной. На ее взгляд, комната могла довести до исступления; она скребла по нервам, точно терка. Когда же в ней появился врач, его ослепительно белый халат так резко контрастировал с цветастым декором, что этот человек, казалось, светился, как святой.
Кэрол поднялась к нему навстречу, и он, поинтересовавшись, не она ли миссис Трейси, представился Сэмом Хэннапортом. Он был высокого роста, весьма крепкого телосложения, с мужественным лицом, лет около пятидесяти. На первый взгляд казалось, что он был несколько грубоват и даже вульгарен, но на самом деле он говорил тихим, мягким голосом и искренне беспокоился о том, как подействовал на Кэрол этот несчастный случай — морально и физически. В течение нескольких минут она уверяла его, что с ней все в порядке в обоих отношениях, а затем они сели на красные стулья друг напротив друга.
Подняв свои густые брови, Хэннапорт проговорил:
— Судя по вашему виду, вам бы сейчас не помешали горячая ванна и бокал теплого бренди.
— Я промокла до нитки, — сказала Кэрол. — Но сейчас я почти высохла. Как девочка?
— Порезы, ушибы, царапины.
— А внутреннего кровотечения нет?
— Осмотр ничего не показал.
— Переломы?
— Ни одной трещины. Она удивительно хорошо отделалась. Вы, видимо, ехали очень медленно, когда сшибли ее.
— Медленно. Но, глядя на то, как она упала на капот, а затем скатилась в канаву, я думала, что...
Кэрол вздрогнула, не желая высказать свои мысли до конца.
— С девочкой сейчас все хорошо. В машине «Скорой помощи» она пришла в себя, и, когда я увидел ее, она уже ясно мыслила.
— Слава Богу.
— У нее нет ни малейших признаков сотрясения мозга. И я не жду каких-либо продолжительных последствий случившегося.
Несколько успокоенная, Кэрол откинулась на спинку красного стула.
— Я бы хотела повидать ее, поговорить с ней.
— Она сейчас отдыхает, — сказал доктор Хэннапорт. — Не стоит ее беспокоить. Но, если хотите, можете прийти сегодня вечером, в специально отведенное для посещений время.
— Да-да, конечно. — Поморгав глазами, она как бы спохватилась: — Боже мой, ведь я даже не спросила, как ее зовут.
Он вновь поднял свои мохнатые брови.
— А вот тут у нас есть небольшая загвоздка.
— Загвоздка? — Кэрол вновь напряглась. — Что вы имеете в виду? Она не может вспомнить, как ее зовут?
— Пока еще не вспомнила, однако...
— О Господи!
— ...она, конечно, вспомнит.
— Вы же говорили, что обошлось без сотрясений...
— Могу поклясться, что это не связано ни с чем серьезным, — заверил Хэннапорт. Он взял ее левую руку в свои большие крепкие ладони и держал ее так, будто она в любой момент могла треснуть и рассыпаться. — Пожалуйста, не мучьте себя лишними волнениями. С девочкой все будет хорошо. То, что она не может сейчас вспомнить своего имени, вовсе не говорит о сильном сотрясении или о какой-либо серьезной травме головы. Это не тот случай. Она ясно мыслит и не потеряла ощущения реальности. У нее прекрасная реакция и нормальное восприятие всего окружающего. Мы проверяли ее при помощи математических задач — на сложение, вычитание, умножение, — и она давала абсолютно правильные решения. Мы проверяли, как она пишет, и все продиктованные слова она написала без единой ошибки. У нее нет серьезного сотрясения. У нее лишь легкая амнезия. Частичная потеря памяти, а не утрата навыков или целых систем каких-либо понятий. Она, слава Богу, не разучилась писать и читать; она забыла лишь, кто она, откуда и как она сюда попала. Это воспринимается гораздо серьезнее, чем есть на самом деле. Разумеется, она еще встревожена и находится в некотором замешательстве. Но частичная потеря памяти восстанавливается быстрее всего.
— Я знаю, — кивнула Кэрол. — Но из-за этого мне как-то очень не по себе.
Хэннапорт крепко и бережно сжал ее руку.
— Амнезия такого рода очень и очень редко бывает продолжительной и тем более постоянной. Скорее всего бедняжка вспомнит, кто она, уже к ужину.
— А если нет?
— Тогда полиция узнает, как ее зовут и откуда она, и, как только девочка услышит собственное имя, туман рассеется.
— У нее не было с собой никаких документов.
— Знаю, — сказал он. — Я разговаривал с полицией.
— Так что же будет, если им не удастся узнать, кто она?
— Они все выяснят. — Хэннапорт слегка похлопал Кэрол по руке.
— Не понимаю, откуда у вас такая уверенность.
— Родители заявят об ее исчезновении. Они принесут в полицию ее фотографию, и все выяснится. Ничего сложного.
Она нахмурилась.
— А если родители не заявят об ее исчезновении?
— Почему?
— А вдруг она не из этого штата? Даже если ее родители и заявят об исчезновении дочери у себя в городе, вовсе не обязательно, что об этом станет известно и здешней полиции.
— Насколько мне известно из прежнего опыта, подростки-беглецы предпочитали Нью-Йорк, Калифорнию, Флориду — любое место, кроме Гаррисберга в Пенсильвании.
— Всегда есть какие-то исключения.
Рассмеявшись, Хэннапорт покачал головой.
— Если бы проводились соревнования по пессимизму, вы были бы многократной чемпионкой.
Удивленно моргнув, она улыбнулась.
— Простите. Наверное, я слишком сгущаю краски.
Взглянув на часы, он поднялся со стула.
— Да, пожалуй. Особенно учитывая то, что девочка так удачно отделалась. Все могло быть гораздо хуже.
Кэрол тоже встала. Несколько сбивчивой скороговоркой она произнесла:
