За покосившимся штакетником притаились четверо детей — два Человека-паука, один Джейсон,[7] одна фея. Их целью был старый типовой дом в деревенском стиле. Свет внутри не горел. Он там никогда не горел. Лужайку не подстригали уже много лет. Объявление агентства недвижимости «Ремакс» полоскалось на ветру, давно забытое незадачливым риелтором.
Первый Человек-паук: Там их двое живет.
Второй Человек-паук: А я слышал, трое.
Джейсон: Мой папа говорит, что они лесбиянки. Или демократы.
Фея: Это отвратительно.
Джейсон: Страна должна быть сильной. Так говорит мой папа.
Второй Человек-паук: Они ведьмы — вот кто.
Первый Человек-паук: Вампиры.
Джейсон: Они никогда не выходят. У них нет детей. Папа говорит, что у них даже нет машины. Вегетарианские лесбиянские атеисты.
Первый Человек-паук: Нет машины? А что же они едят?
Джейсон: Домашних животных. Помните далматинца Браунов?
Второй Человек-паук: Ты этого не знаешь.
Джейсон: Животных, которых сбивают автомобили. И грибы.
Первый Человек-паук: Давай поломаем их деревья.
Фея: Да им наплевать. Посмотри на двор.
Джейсон: Тогда побьем окна.
Фея: Ты начинаешь психовать, Билли. Опять. Они всего лишь старые дамы.
Второй Человек-паук: Нэн права, приятель. Что они тебе сделали?
Джейсон: Они не такие. Этого хватит.
Фея: Они тебе в бабушки годятся.
Джейсон: Или тебе в матери.
Второй Человек-паук: Какая разница, Билли.
Фея: Я иду туда.
Джейсон: Даже не думай, Нэн.
Фея: Пойду и позвоню в дверь. И поздороваюсь.
Первый Человек-паук: Нет, ты туда не пойдешь.
Фея: Посмотрим.
Второй Человек-паук: Потрясающе! Она идет!
Первый Человек-паук: Нэн, вернись!
Второй Человек-паук: И что теперь?
Джейсон: А ты как думаешь? Она всем расскажет, что мы бабы. Мы должны идти с ней.
Первый Человек-паук: Я туда не пойду.
Джейсон: Баба!
Первый Человек-паук: Возьми свои слова обратно.
Джейсон: Или что?
Второй Человек-паук: Эй, смотрите! Дверь открывается.
Первый Человек-паук: Она машет.
Второй Человек-паук: Отлично, Нэн. Теперь они знают, что мы не прячемся в траве.
Джейсон: Пойдем, парни. Может, у них есть что-нибудь стоящее. Вроде ядовитых яблок.
Первый Человек-паук: Или супчика из глаз.
Второй Человек-паук: Или отбивных из далматинца.
Первый Человек-паук: Эй, Нэн ждет.
— Десять долларов с носа, — сказал преподобный Роббинс парочке.
— Но у меня есть купон.
Преподобный улыбнулся. Джо Квотербек пытается его перехитрить. Будто Роббинс вчера родился. Будто не может за секунду сбить этого придурка с ног. Сначала удар по коленке, потом по голове. В мгновение ока.
— Это прошлогодний купон, сынок, — сказал он.
— Тут нет срока годности. Написано, семь баксов. Значит, остается четырнадцать за меня и за нее.
— Двадцать долларов, дружок.
— У меня нет двадцати.
Девчонка потянула своего героя за рукав — типа того, лучше пойдем делать детей в родительском внедорожнике. И в этот момент из адской пасти раздался душераздирающий вопль. Роббинс не сдвинулся с места, загораживая вход в лабиринт. Он смотрел, какое впечатление произвел звук на двух юных клиентов. Заставил содрогнуться. Задуматься. Вызвал желание.
Девчонка уже не пыталась уйти. Она смотрела на вход в лабиринт. «Класс!» — светилось в ее глазах. Еще один крик — настоящий, и в этом-то вся прелесть, настоящий детский ужас, никаких записей, — и дело сделано.
— Пятнадцать долларов и двадцать центов, — сказал подающий надежды молодой человек. — Больше у меня нет.
Роббинс бросил взгляд на автостоянку. Приближались новые клиенты, все аккуратно одетые, похожие на членов «Общества Иисуса», парни в слаксах «Докере», девчонки в строгих платьях с длинными рукавами и глухой застежкой до горла, меленькие крестики на цепочках — ни дать ни взять трансильванские крестьяне или что-то в этом роде. Гормоны сегодня бурлят. Хотя и не так сильно, как на порношоу. По правде говоря, некоторых девчонок жаль. Но с другой стороны, святоши — это не наркотики, не бешеные глаза выходцев из трущоб, не ножи и пистолеты. Роббинсу не нужны проблемы. Только непрерывный поток зеленых бумажек.
— Пятнадцать, — сказал Роббинс. — Мелочь оставь себе. И не говори никому, что я сделал тебе скидку.
Джо Квотербек просиял. Он посмотрел на подружку, словно взял первый приз на соревнованиях.
Прошел час.
Роббинс собирал деньги и считал выручку, слушая, как отчаянно визжат дети. В этом году «дом ужасов» обошелся ему в дополнительные четырнадцать сотен — пиломатериалы, краска, оборудование. Деньги немалые, но нельзя отставать от конкурентов. В полутора часах езды по шоссе 1–25 два проповедника из Денвера — один исправившийся уголовник, как и Роббинс, — открыли собственные «дома ужасов».
Можно заработать неплохие деньги, пугая юных христиан и выбивая из них мирскую дурь, но это искусство каждый год требовало совершенствования. Совсем недавно хватало несколько красочных диорам с карами, которые ожидают наркоманов, токсикоманов, пьяниц, шлюх, гомиков, голливудских богохульников и других грешников, служащих топливом для евангелического пламени. Теперь же требовалось обставлять все, как у Сесила де Милля.[8]
В этом году, к примеру, Роббинс привез со свалки кузов «тойоты» и подвесил в воздухе, словно машина падает с утеса… с пьяным водителем за рулем. Чуть дальше над озером целлофанового «огня» поджаривается, истекая жиром радикализма, восковая кукла кинорежиссера Майкла Мура. Неизменным успехом пользовался врач, делающий аборты, роль которого в этом году исполнял брат Роббинса Тед; он медленно отворачивался от гинекологического кресла (пара лошадиных подков, точечной сваркой прикрепленных к шестам), держа в руках окровавленный плод (кукла обмочившегося младенца с отключенным голосом). Потом врач-злодей — Роббинс старался идти в ногу со временем — продавал плод исследователю стволовых клеток. Другой популярный персонаж — парализованная женщина в исполнении жены Теда; она отчаянно умоляла сохранить ей жизнь, в то время как атеисты по очереди выдергивали трубки, которые тянулись от нее к медицинской аппаратуре. Еще дальше учитель колошматил ребенка за то, что тот читал Библию на уроке биологии.
