— Удачная догадка.
— Может быть. Но если вы собираетесь разыскать Калабати и ее ожерелья, одной удачной догадки недостаточно.
— Я уже знаю, где она.
Джек снова сел в кресло.
— Где?
— Сейчас она живет на Мауи, на северо-западном склоне Халеакалы, несколькими милями выше Кулы.
— Как вы ее разыскали? Ведь два дня назад вы понятия не имели, где она.
— Я встретил старого знакомого, которому это известно.
— Снова удачное совпадение?
— Нет, правда. Я его искал, этого старого знакомого.
Глэкен позволил себе сдержанно улыбнуться и не сказал больше ни слова. Пусть Джек думает, что речь идет о человеке. Едва ли стоит рассказывать ему о Дат-тай-вао, по крайней мере при создавшихся обстоятельствах. Он еще не готов к этому. Но остается непреложным фактом, что вчера, прикоснувшись к Джеффи, он вступил в контакт с Дат-тай-вао и таким образом узнал, где ожерелья. Потому что Дат-тай-вао всегда знает местонахождение ожерелий. Раньше они были неразлучно связаны друг с другом. Остается надеяться, что с помощью Джека они скоро вновь станут единым целым.
— Вы хотите, чтобы я пошел туда и убедил Калабати отдать эти ожерелья, после чего она превратится в старую каргу и умрет?
— Я хочу, чтобы вы их заполучили. Просто заполучили.
— Да, но поскольку добровольно она с ними не расстанется, мне придется их украсть. А я не вор, мистер Вейер.
— Но отнимаете же вы награбленные вещи, чтобы вернуть их законному владельцу, не так ли?
Джек откинулся в кресле и сжал рукой запястье.
— Иногда случается.
— Отлично. А эти ожерелья, точнее, металл, из которого они сделаны, вначале принадлежали мне.
Джек медленно покачал головой:
— Нет. Так не пойдет. Я доподлинно знаю, что эти ожерелья появились еще в ведические времена и передавались в ее семье из поколения в поколение. А ее семья, поверьте, имеет длинную родословную.
— Это верно. Но материал был похищен у меня в незапамятные времена.
Джек прищурился:
— Хотите сказать, что вам две тысячи лет?
Глэкен понял, что исчерпал лимит доверия Джека. Услышав всю правду, он опять уйдет, как сделал это в таверне вчера вечером. Пожалуй, разумнее пока отступить.
— Давайте скажем так: когда-то, в полузабытом прошлом, кто-то из ее семьи похитил их у одного из членов моей семьи. Так вас устроит?
Джек потер глаза и тряхнул головой:
— А почему я должен вам верить?
— Потому что я говорю правду.
— Хорошо, — сказал Джек после долгой паузы, — я подумаю. Пока не решил. Но мне нужны подробные рисунки ожерелий. У вас они есть?
— Завтра принесу. А зачем они вам?
— Это мое дело. — Он встал. — Вы знаете мою цену, и вряд ли она вызовет у вас затруднения.
— Цену? А я-то думал, вы просто так хотите это сделать.
— Почему вы так думали?
— Это не только в моих, но и в ваших собственных интересах. Трещина — только начало. Потом их будет много — бесчисленное множество. Ожерелья должны проделать долгий путь, чтобы остановить этот процесс.
Джек улыбнулся:
— Конечно. Но знаете, мистер Вейер, я участвую в деле, но только не в деле спасения мира. Завтра зайду за рисунками. И за задатком. Всего хорошего.
— Солнце почти зашло, — сказал Глэкен Джеку, направлявшемуся к двери. — Возвращайтесь сразу домой.
Джек засмеялся:
— Почему? Что, вампиры нынче распоясались?
— Нет, — ответил Глэкен, — хуже. Не выходите на улицу после наступления темноты, а главное, не приближайтесь к трещине.
Джек только хмыкнул.
Глэкену очень хотелось быть чем-нибудь полезным Джеку. Ему нравился этот парень, и он нуждался в нем. Жаль будет, если Джека убьют.
* * *
Из телепередачи:
«С вами Чарльз Бург. Я веду прямой репортаж из района Центрального парка под названием Овечье Пастбище. После разыгравшейся здесь днем трагедии все было относительно спокойно, но без происшествий не обошлось. Как видите, толпы людей, стоявших за моей спиной, исчезли. Это произошло потому, что около 5.30 потоки воздуха, втягиваемые в трещину, изменили направление и подули наверх. И поверьте мне, ребята, пахнет здесь нехорошо. Тянет какой-то гнилью. Все, кто не обязан здесь находиться, ушли. Скоро уйду и я. До встречи в студии».
Вашингтонские холмы
—Результаты физических анализов у него нормальные, — сказал ординатор-невролог. — Если бы не избыточный вес, повышенное содержание триглицерина и холестерина, его цифровые, графические и рефлекторные показатели были бы абсолютно нормальными.
Билл сглотнул слюну и задал вопрос, не дававший ему покоя с тех пор, как он впервые увидел у Ника отсутствующее выражение лица и пустые глаза:
— Он… не пустой внутри?
Ординатор насмешливо взглянул на него:
— Пустой внутри? Нет, не пустой. А как вам пришло такое в голову?
— Да это я так. Просто навязчивый кошмар. Продолжайте, пожалуйста.
— Так вот. Как я уже говорил, анализы его физического состояния соответствуют норме, но… — тут он провел рукой перед безучастным лицом Ника, — духовные силы, несомненно, его покинули.
На нагрудной табличке у ординатора значилось: «Р. О'Нейл, здравоохранение». В ухо была вдета серьга, волосы зачесаны назад.
Не Маркус Велби, конечно, но дело свое знает туго.
— Он в состоянии шока, — сказал Билл.
— Ну, мы с вами по-разному понимаем шок. Для меня шок означает состояние полной прострации в сочетании с очень низким кровяным давлением и почечной непроходимостью. Ничего подобного у вашего друга не наблюдается.
Билл перевел взгляд на Ника, сидевшего на краю кровати. Он приехал вслед за машиной «Скорой помощи» сюда, в Колумбийский пресвитерианский медицинский центр. Врачи и консультанты, собравшиеся в реанимационной, в один голос твердили, что больного необходимо оставить здесь хотя бы на одну ночь для наблюдения. Университет устроил его в отдельной палате, больше похожей на комнату отдыха с маленьким окошком, диваном, парой стульев и, конечно, больничной койкой. Ник уже выглядел намного лучше. Нижняя губа больше не кровоточила. Его помыли, одели в больничную пижаму. Но глаза его были пусты, как открытый кинотеатр в жаркий полдень.
— Тогда что же с ним?
— Истерия. Полное отключение сознания. Этим займутся психиатры. Но я считаю, что проблема эта не медицинского, а невралгического свойства. У него в голове просто жернова перестали крутиться.
