— Но мне холодно, — возразила она.
Ну и ну. Её только что два раза чуть не задавило насмерть, она, возможно, получила тяжёлую травму, а всё, что её заботило — это что ей холодно. Смешок вырвался сквозь мои сжатые зубы прежде, чем я успел сообразить, что в сложившейся ситуации ничего смешного и близко не было.
Белла сморгнула и пристально всмотрелась в моё лицо.
— Ты был вон там. — Она взглянула в ту сторону, где я стоял до своего рывка, хотя теперь единственным, что мы могли увидеть, был покорёженный бок фургона. — Ты стоял у своей машины.
Мне стало не до смеха.
— Ты ошибаешься.
— Я видела тебя, — настаивала она, упрямо, по-детски, выпятив подбородок.
— Белла, я стоял рядом и оттолкнул тебя с дороги.
Я глубоко заглянул ей в глаза, пытаясь внушить ей мою версию — единственно приемлемую из всех возможных.
Она сжала губы. — Нет.
Я постарался сохранить спокойствие, не впасть в панику. Лишь бы заставить её замолчать на некоторое время, это даст мне возможность уничтожить улики... а заодно дискредитировать её версию происшедшего, упирая на то, что она ударилась головой.
Неужели мне не удастся убедить эту тихую, замкнутую девушку молчать? Если бы только она доверилась мне, хотя бы на некоторое время...
— Пожалуйста, Белла! — Голос мой был слишком напряжён: мне вдруг очень сильно захотелось, чтобы она доверилась мне. И не только в отношении этого ужасного происшествия. Какое дурацкое желание. С какой стати ей доверять мне?
— Почему? — спросила она, по-прежнему насторожённо.
— Доверься мне, — взмолился я.
— А ты обещаешь всё мне объяснить позже?
Я был раздосадован, что приходилось снова лгать ей, в то время как моим самым большим желанием было заслужить её доверие. Поэтому мой ответ прозвучал излишне резко:
— Ладно.
— Ладно, — повторила она тем же тоном.
Акция по оказанию нам помощи была в разгаре: прибежали взрослые, были уведомлены власти, в отдалении гудели сирены. Я постарался отвлечься от девушки, продумать свои дальнейшие действия и расставить их в порядке возрастания важности. Я прошарил по всем мозгам на стоянке: как очевидцев, так и позже подошедших зевак — но не обнаружил ничего угрожающего. Многие удивились, увидев меня около Беллы, но они все заключили — потому как другого объяснения и быть не могло — что до происшествия они просто не заметили меня рядом с девушкой.
Она была единственной, не принявшей этого простого объяснения, но во всеобщем мнении она будет наименее надёжным свидетелем. Напугана, травмирована, деозриентирована, ударилась головой. Может, даже и в шоке. Всё напутала. Кто там будет слушать её небылицы, когда кругом полно других, более достойных доверия свидетелей...
Я вздрогнул, уловив мысли Розали, Джаспера и Эмметта, только что прибывших на место происшествия. Видно, Элис поставила их в известность о моих подвигах. М-да, дома меня ожидает весёленький разговор. Преисподняя в качестве награды за героизм.
Я хотел выправить вмятину, оставленную моими плечами, но девушка была слишком близко. Надо было подождать, пока она отвлечётся.
Ожидание было невыносимым — слишком много глаз уставилось на меня. Люди боролись с фургоном, стараясь оттащить его от нас. Я бы с удовольствием помог им, лишь бы ускорить процесс, но я и без того был по самую макушку в неприятностях, а у девушки был острый глаз. Наконец, им удалось отодвинуть его достаточно далеко для того, чтобы работники "скорой помощи" смогли подобраться к нам с носилками.
Знакомое лицо в обрамлении седых волос пытливо смотрело на меня.
— Привет, Эдвард, — сказал Бретт Уорнер. Он был дипломированным медицинским работником, и я довольно хорошо знал его. Какая удача — на сегодня пока единственная — что он был первым, кто добрался до нас. В мыслях он отметил, что я бодр и спокоен. — Ты в порядке, сынок?
— В идеальном, Бретт. Со мной ничего не случилось. Но я боюсь, что у Беллы сотрясение мозга. Она сильно ударилась головой, когда я оттолкнул её.
Бретт переключил свое внимание на девушку, которая выстрелила в меня затравленным взглядом жертвы предательства. Это было так, я предал её. Но она, тихая мученица, страдала молча.
Во всяком случае, она не оспорила мою версию немедленно, и это немного успокоило меня.
Другой работник "скорой помощи" пытался настоять на моём осмотре, но отговорить его было нетрудно. Я пообещал, что меня осмотрит отец, и он оставил меня в покое. Для большинства людей хладнокровной уверенности в голосе достаточно, чтобы убедить их в чём угодно. Для большинства, но явно не для этой девушки. Она, похоже, ни в какие нормы не умещалась.
Они заключили шею Беллы в твёрдый воротник, и её лицо вспыхнуло алым от смущения. В этот момент никто не смотрел на меня, поэтому я попытался исподтишка изменить каблуком форму вмятины от моих плеч на соседней машине. Только мои родственники заметили мои действия, и я услышал, как Эмметт мысленно пообещал доделать всё упущенное мною.
Благодарный ему за помощь, и ещё больше благодарный за то, что он, по крайней мере, уже простил мне мой рискованный поступок, я успокоился ещё больше и забрался на переднее сиденье скорой помощи, рядом с Бреттом.
Шеф полиции приехал до того, как они успели погрузить носилки с Беллой в заднюю часть кареты.
Хотя мысли отца Беллы не были облечены в слова, паника и беспокойство исходили из его сознания и заглушали все другие мысли поблизости. Бессловесные и безграничные тревога и вина объяли его, когда он увидел свою единственную дочь на каталке.
Эти чувства, нарастая, передались от него ко мне. Когда Элис предупреждала, что убив дочь Чарли Свона, я убью и его самого, она не преувеличивала.
Моя голова поникла от поглотившего меня чувства вины.
В голосе шефа Свона слышались нотки паники.
— Белла! — закричал он.
— Со мной все в порядке, Чар... папа, — вздохнула она. — Всё обошлось.
Её заверения вряд ли успокоили его. Он резко повернулся к ближайшему сотруднику скорой помощи и потребовал объяснений.
И вот только сейчас, когда я услышал, как он говорит — чётко и ясно, невзирая на царящую в его мозгу панику — я осознал, что его беспокойство и тревога вовсе не были бессловесными. Я просто... не мог точно расслышать его слов.
Хмм. Мозг Чарли Свона был не таким молчаливым, как мозг его дочери, но теперь мне стало понятно, откуда это у неё. Интересно.
Мне никогда особенно не доводилось много общаться с шефом городской полиции. Я всегда считал его тугодумом; теперь-то я понял, что тугодумом был я сам. Его мысли были частично скрыты, а не отсутствовали вовсе. Я мог понять только их общий смысл, их настроение, звучание...
