Эйб улыбнулся:
— А я — мышь, которая пошла в подмастерья к кошке.
* * *
Пришла осень, и Эйбу настала пора возвращаться домой. Они с Генри стояли возле хижины в лучах утреннего солнца: Генри в темных очках, Эйб — с котомкой, где лежали немногочисленные пожитки и еда в дорогу. Он должен был добраться до Литл-Пиджин-Крик еще несколько недель назад, к тому же ему наверняка светила порка от отца за то, что вернулся домой без обещанного заработка.
Генри, однако, был намерен разрешить эту проблему при помощи подарка — двадцати пяти долларов (то есть пятью долларами больше той суммы, что я пообещал отцу). Разумеется, из гордости я отказался принять столь щедрый дар. И разумеется, из гордости Генри настаивал. Я согласился и горячо поблагодарил его. Мне многое хотелось сказать: выразить признательность за доброту и гостеприимство. За то, что он спас мне жизнь. За то, что научил меня, как и в будущем ее не лишиться. Я думал извиниться за резкость, с которой вначале осудил моего учителя. Но в этом не возникло необходимости. Генри протянул мне руку: «Давай попрощаемся и больше ничего не станем говорить». Мы обменялись рукопожатием, и я отправился было в путь. Но тут мне вспомнилось еще кое-что. Этот вопрос мучил меня с нашей первой встречи. Я оглянулся: «Генри… Что ты делал той ночью у реки?» При моих словах он помрачнел. Таким я его ни разу не видел. «Нет доблести в том, чтобы красть спящих детей из постелей, — ответил он, — или пожирать невинных людей. Я дал тебе силу наказать тех, кто так поступает. Со временем я дам тебе и их имена». Он отвернулся и пошел к хижине. «Не меряй нас одной мерой, Авраам. Вероятно, все мы раньше или позже отправимся в ад, но для иных это время уже пришло».
Скорее самодержец всея Руси отречется от короны и провозгласит своих подданных свободными республиканцами, чем американские хозяева добровольно откажутся от рабов.
Линкольн, из письма Джорджу Робертсону 15 августа 1855 г.
Моей сестренки больше нет…
В 1826 году Сара Линкольн вышла замуж за Аарона Григсби, соседа по Литл-Пиджин-Крик, на шесть лет ее старше. Супруги переехали в хижину неподалеку от родительских домов, а через девять месяцев объявили, что ожидают ребенка. Вскоре, 20 января 1828 года, у Сары начались роды и открылось сильное кровотечение. Аарон побоялся оставить жену и, вместо того чтобы бежать за помощью, попытался сам принять роды. К тому времени, как он понял опасность положения и кинулся за врачом, было уже слишком поздно.
Саре было двадцать лет. Ее вместе с мертворожденным малышом похоронили на кладбище при баптистской церкви в Литл-Пиджин-Крик. Узнав о несчастье, Эйб неудержимо разрыдался. Ему казалось, что он снова потерял мать. Когда молодой человек услышал о колебаниях свояка, к горю прибавилась ярость.
Никчемный сукин сын обрек ее на гибель. Я буду вечно его ненавидеть.
Вечность обернулась всего несколькими годами. Аарон Григсби скончался в 1831-м.
* * *
К тому времени, как Аврааму Линкольну исполнилось девятнадцать, он исписал чернилами буквально каждый дюйм своего дневника (к концу почерк становился все мельче). Семь лет удивительных повествований. Объяснение неприязни к отцу. Ненависть к вампирам. Описания первых сражений с живыми мертвецами.
Среди страниц притаилось шестнадцать писем. Самое первое пришло едва ли месяц спустя после того, как Эйб покинул обиталище Генри и вернулся в Литл-Пиджин-Крик.
Дорогой Авраам,
Надеюсь, ты в добром здравии. Ниже ты прочтешь имя того, чье время уже пришло. Ты найдешь его в городке Райзинг-Сан, в трех днях пути вверх по реке от Луисвилля. Не воспринимай это письмо как побуждение к действию. Выбор всегда за тобой. Я всего лишь желаю предоставить тебе возможность продолжить обучение, а также облегчить тебе груз пережитой несправедливости, поскольку ты и сам, вероятно, стремишься получить должную компенсацию.
В конце стояло имя «Сайлас Уильямс» и приписка «сапожник». Письмо было подписано одной-единственной буквой — «Г». Через неделю Эйб отправился на лошади в Райзинг-Сан, объяснив отцу, что едет в Луисвилль искать работу.
Я ожидал, что город захлестнула волна исчезновений или постигло иное несчастье, не менее пагубное. Однако жители были в прекрасном настроении, городок процветал. Я шел среди горожан, скрыв оружие под длинным плащом (мне показалось, что высокий незнакомец с топором может вызвать у местных некоторые подозрения). Я остановил прохожего и спросил, где найти сапожника, потому что мои башмаки изрядно износились. Меня направили в скромную мастерскую неподалеку. Последовав указаниям, я обнаружил за работой бородатого мужчину в очках. Стены мастерской были увешаны поношенной и изорванной обувью. Сапожник оказался тихим созданием лет тридцати пяти. Он был один.
«Сайлас Уильямс?» — окликнул его я.
«Да?»
Я отрубил ему голову топором и ушел.
Когда голова упала на пол, глаза сапожника были черны, как туфли, которые он полировал. Я понятия не имел, какие преступления он совершил, да и не было мне до этого никакого дела. Имело значение только то, что сегодня на земле осталось на одного вампира меньше, чем вчера. Признаюсь, мне странно думать, что этим я также обязан вампиру. Но не зря говорят: враг моего врага — мой друг.
За последующие три года в Литл-Пиджин-Крик пришло еще пятнадцать писем, в каждом из которых содержалось имя, название места и знакомая подпись «Г».
Порой в месяц приносили целых два письма. А иногда за целых три месяца — ни одного. Когда бы ни пришло известие, я отправлялся, как только дела позволяли мне отлучиться. Каждая охота преподавала мне новый урок. Иногда все проходило гладко, как с Сайласом Уильямсом. Но зачастую мне приходилось часами сидеть в засаде или изображать из себя приманку, чтобы открыть карты, когда вампир бросится в атаку. Иногда я успевал обернуться за день. Но порой доводилось ехать до самого Форт-Уэйна или Нэшвилля.
Вне зависимости от того, сколь долгая дорога предстояла Эйбу, он всегда брал с собой одно и то же:
Я упаковывал как можно больше еды, сковородку, чтобы жарить свинину, и котелок, чтобы кипятить воду. Все это заворачивал в длинный плащ. Я попросил портниху немного его подправить: отпороть внутренние карманы и пришить толстую кожаную подкладку. Узелок я привязывал к топорищу, а сам топор натачивал так, чтобы им можно было бриться. К моему арсеналу добавился арбалет — я соорудил его сам, опираясь на рисунки из одолженной книги «Вооружение гуситов». Когда у меня появлялось свободное время, я продолжал тренироваться, но не пытался пустить новое оружие в ход во время схватки, пока не был уверен в своем мастерстве.
