Юлия Чеснокова - Вечная сказка

К рукам моим тянулись капельницы, по которым меня питали глюкозой и витаминами. Я лежала в белой палате с ещё какой-то девчонкой, которую навещали не реже, чем меня. Но та явно была не в себе. Она страдала анорексией или чем-то подобным, злясь, когда ей приносили еду, ругаясь с родственниками, психуя на психотерапевтов, когда они выводили её на откровенности. Она не понимала, похоже, какова их специализация, она принимала их за диетологов или черт знает кого ещё. Но я понимала, что происходит. Вместо того чтобы понять меня и вернуть в мою жизнь смысл, моя семья признала меня умалишенной и отправила на лечение. Ненужное и бессмысленное. Я ела маленькими порциями, лишь бы врачи уходили от меня побыстрее, разговаривать я с ними не отказывалась. Хотят правды? Пожалуйста. Я люблю Луханя, он призрак, и мы уже двенадцатую жизнь не можем соединиться и обвенчаться, чему на этот раз помешал мой отец, который явно против призрачного зятя, хотя он лучше всех на свете, и очень достойный юноша. Я стала, издеваясь, перечислять подробности его титулов и подвигов из прошлых жизней, как он защищал нашу страну во время войн и мятежей, восстаний и бунтов. Доктора многое записывали, хваля при родителях моё знание истории, хотя историей я никогда не интересовалась, о чем они, похоже, даже не припомнили. Я делала всё, чего от меня хотели, но лучше мне не становилось. Я всё чаще и на дольше засыпала, надеясь, что начну, как Лухань, видеть во снах наше воссоединение, нашу любовь, но ничего такого не было. Только сумбур, кошмары, неразборчивые эпизоды, никак не связанные со мной, странные перемещения по местам, которых я не знала. Иногда снилась школа, но когда я просыпалась, я будто точно знала, что никогда в неё не вернусь.

— К сожалению, мы не знаем, чем ещё можем помочь. — Услышала я тихий-тихий шепот доктора, говорившего с отцом за ширмой. Мой слух стал острее, и раньше я бы не услышала этого. Меня уже дважды поднимали в отделение реанимации и возвращали оттуда, когда состояние стабилизировалось, но в этот раз… Я улыбнулась сама себе. Больше не прислушивалась к их разговору. Времени прошло много. Каникулы давно закончились и занятия начали недели четыре назад. Вместо выздоровления от "безумия" я стремительно угасала, хотя даже самые лучшие специалисты признали, что не нашли у меня признаков шизофрении или других расстройств. Не было обнаружено ничего, от чего стоило бы лечить, но если бы современные научные сотрудники позволили себе уверовать в душу, то я бы признала, что душевно больна, и она и только она находится в плохом состоянии. — Попробуйте забрать её домой. Дома и стены лечат… Отец вышел из-за ширмы. Его глаза были красными, но он пытался держаться. Надо же, я никогда раньше не видела его таким… готовым сдаться? В его глазах читалась просьба о прощении и вопрос. Он ответил мне, хотя я не спрашивала: — Мать пошла в церковь… придет попозже. — Чудно, она хоть во что-то верила, а ты? Мужчина, которому трудно было выслушать свою дочь. — Хочешь чего-нибудь? — Нет, спасибо, — безэмоционально проговорила я. — Дочка. — Он взял меня за руку. Моя была холодной. Я не стала сопротивляться. — Что я могу сделать? — Ничего, — шире улыбнувшись, напугала я его своей фразой: — Уже ничего не надо, папа. — Что угодно, правда. Ты скажи, что тебя беспокоит? — Душа, — назвала я то, о чем думала. — Не говори так, не надо. — Он подумал, что я хочу причаститься и отойти в мир иной? — Но если хочешь священника… — Да, чтобы обвенчаться с Луханем, — с вызовом бросила я. Он едва не скрипнул зубами, но проглотил. Он не понимал, как я умудряюсь, понимая всё остальное, настаивать на подобной ерунде. Именно ерундой он её и считал. — Лухань… — отец тяжело вздохнул, проглотив набежавшую слезу. — Какой он?

— Он? Настоящий. — Почему же он не навещает тебя? — гася злобу, делался мягче отец. — Он не может… Я не знаю почему. Особняк его не выпускает. — Ты хочешь с ним увидеться? — Больше всего на свете, — закрывая глаза, безмятежно поправила я на себе покрывало.

— Тебе тогда станет лучше, правда? — с надеждой спросил он. — А как бы тебе стало, если бы тебе вернули половину души? — Я посмотрела на него более зрелым взглядом, чем его собственный. Через меня смотрело непостижимое время, неуловимая печать рока и необъяснимость мироздания. Отец поежился, не ожидав от меня таких слов. Он сжал мою руку, подняв белый флаг.

Я могла подняться, но идти у меня сил уже не было. Ноги слишком ослабли за шесть недель в больнице. Отец взял у кого-то инвалидную коляску, чтобы привезти меня к заброшенному особняку, сломал на воротах замок, ввез меня на дорожку и покатил к главному входу. Не веря своим глазам, что я здесь, что я снова рядом с Луханем, я искала ими его в окнах, но там никого не было. Слишком солнечный выдался день, а он так не любит солнце, прячется где-нибудь. Тишина и покой, которые всегда обитали здесь, ничуть не изменились. Я переживала, что участок мог кто-нибудь выкупить и завладеть им в моё отсутствие, но нет, всё осталось на своих местах. Подняв меня на крыльцо, отец перенес коляску через ступеньки и, со скрипом, отворил одну дверцу. Внутри было тенистее, почти как тогда, когда я вошла сюда впервые. Ни звука. Эхо от нашего вторжения. — Лухань! — негромким голосом позвала я. Он долетел до потолка и напугал меня саму. — Лухань! — Я не смотрела на отца, но знала, что он тоже вертит головой, надеясь увидеть, как и я… Но я пока ничего не видела… — Его нет? — Я не ответила. — Лухань! — начиная паниковать, громче крикнула я. Нет, пожалуйста, только не исчезни, не пропади, не… Со второго этажа, беззвучно и осторожно, спускалась прозрачная тень. — Лухань!

Не решаясь спуститься, он смотрел на меня с верхней площадки, где изгибалась лестница. Всё такой же призрачный, но самый любимый, самый необходимый. Я распахнула объятья, хотя и знала, что ничего не получится, не произойдет… С побитым видом брошенного целой Вселенной, Лухань убыстрился, спускаясь по ступенькам. — Он здесь? — любопытствовал отец, но мне было не до него. Лухань приближался и вот, всего три шага разделяют нас, два, один… Он опустился на колени, чтобы обнять меня, сидящую на инвалидном кресле. И, о чудо! я ощутила его руки, обхватившие меня за талию. Его плачущие глаза округлились. Он тоже почувствовал меня! Несмотря на то, что отец продолжал его не видеть и не слышал, мы почувствовали друг друга! — Ты вернулась, господи, ты вернулась! — шептал Лухань, хватая мои руки, целуя их. Я плакала, как и он, рыдала всё громче. — На что же ты похожа? Милая моя девочка, что с тобой? Что ты сотворила? — Я просто не могла жить без тебя… пыталась, но не могла, — сопя носом, провела я по его щеке. — Я думал, что снова навсегда попал в ад… Я тоже хотел умереть, но… но я не знаю, как? — Теперь уже не нужно… неважно! — Я наклонилась, чтобы поцеловать его легко в губы. Он подался вперед. — Но… но почему я ощущаю тебя? Почему ты ощущаешь меня? Что случилось? — Не знаю, не знаю! — смеясь и плача, мотала я головой, хватаясь за Луханя и убеждаясь, что не сплю. — Какая разница? Мы вместе, любимый мой, вместе! Неважно как, телесно или лишь душой… теперь ведь навсегда, скажи? Скажи, что навсегда?