Однако Макс не был совершенно уверен, что его задумка удастся, лишь предполагал. Он, вероятно, находился в поверхностной зоне своего сознания, – той, где отражался известный ему мир, – не опускаясь в настоящие дебри, на ту глубину, где обитал Бледный незнакомец, а быть может, и кто-нибудь еще, похуже.
Еще Макс подумал, что если сейчас Там лысый войдет в комнату, то обосрется от досады, увидев, что Макс от него в каком-то смысле все-таки сбежал.
Было бы совсем некстати, если бы старик застал его за тем делом, к которому Макс намеревался сейчас приступить. Вот существуй у него возможность контролировать ситуацию Там…
«Зеркало… – внезапно пришла ясная мысль. – Это похоже на зеркало. Может быть, Лена действительно сделала пирсинг. Может быть, черт возьми, и такое? Почему нет? Ведь если известный мне мир отражается в верхнем уровне сознания, – то это должно быть похоже на зеркало. Когда смотришь под особым углом, в нем отражаются даже те предметы, на которые оно не направлено прямо, – иногда они настолько удалены в сторону, что вообще не понятно, как умудряются отражаться».
Макс взял пульт дистанционного управления и шагнул к телевизору. Под его ногой смачно лопнул невиданных размеров клоп, но Макс не стал обращать на это внимания; иногда можно быстро привыкнуть даже к мало приятным вещам.
– Покажи мне то место, – он придвинул стул ближе к замерцавшему экрану и сел.
Вот он в кресле, связанный, в маленькой комнате с синими обоями на стенах. Глаза закрыты, под ними глубокие темные круги. Будто он болен или умер только что после какой-то долгой и изнурительной болезни.
Макс решил пока здесь не задерживаться, и направил невидимую «камеру» дальше – к двери… сквозь нее. Комната чуть побольше, очевидно лаборатория лысого. Два длинных стола вдоль противоположных стен, уставленные всякой всячиной, будто в подсобке школьного кабинета химии; широкий стеклянный шкаф, набитый подобным же дерьмом. Ничего интересного.
Соседняя комната через стену… Человеческие тела прямо на полу. Нет, трупы. Трое мужчин и две женщины. Почти все выглядят так, будто их бросили в клетку с диким хищником.
Ты первый, кто сумел отыскать Выход…
Должно быть, это те – кто не сумел. Уличный свет приглушенно падал на них сквозь задернутые желтые шторы.
Тело молодой женщины лет двадцати восьми или тридцати выглядело особенно изувеченным. Ее горло было раскурочено так, что виднелись шейные позвонки, и тускло белела часть кости нижней челюсти. Еще одна женщина, что лежала ближе других к окну, – ее возраст не поддавался определению, – будто пала жертвой некой разновидности кожной саркомы. Брр-р!.. Аж глаза ноют, глядя на такое. Но хуже всех Максу показался мужчина примерно сорока лет, тело которого было затронуто явно уже не первой стадией разложения. Лысый, должно быть, хорошо постарался, чтобы запах не выходил за пределы этой страшной комнаты. Если у Макса еще и оставались какие-то сомнения по поводу душевного состояния Леонтия, то теперь окончательно исчезли.
Это были люди, попавшиеся на ту же удочку, что и он. Кого-то, возможно, сюда привело обычное любопытство, кого-то что-то еще. А любопытный трахнутый старикашка помог каждому встретиться нос к носу со своим внутренним монстром.
Максу оставалось только надеяться, что удача не отвернется от него и на сей раз, иначе он скоро сам очутится в этом маленьком личном морге лысого. Тот, похоже, даже не стремился избавиться от тел. Хотя, впрочем, неизвестно, сколько их всего перебывало тут на самом деле.
«Камера» пересекла коридор, прихожую, и Макс узнал гостиную с картинами старинных львовских улиц, куда сначала пригласил его старик, перед тем как попотчевать кое-чем. Интересно, он со всеми так поступал или искал к каждому индивидуальный подход?
Лысый сидел в том же самом кресле, что и Макс вчера (если только это действительно было вчера), гладя огромного жирного кота, лежащего у него на коленях.
– Что мы сделаем с мальчишкой, если он и дальше будет упрямиться? – спрашивал лысый у кота. – Что? Убьем? Конечно, убьем. Он это и сам понимает. Но сначала мы его кастрируем. Как тебя. Да-да, точно так же. А этот, похожий на Айболита, знаешь что мне сказал: «Вот тебе правильная формула, остальное – выяснишь сам». Теперь главное, чтобы мальчишка начал говорить. Куда он денется? – старик засмеялся. – Он будет говорить и говорить, говорить и… пока я не замечу, что он не начинает повторяться. А потом отправлю к остальным…
Лысый вдруг поднял кота на вытянутых руках, словно тот ничего не весил, и сильно тряхнул как плюшевую игрушку.
– Что? Ты что-то сказал? – кот мяукнул от боли и задергался, пытаясь высвободиться. – Тварь!
Он отшвырнул кота в сторону и откинулся на спинку кресла.
– Я бы построил тебе памятник, существо, если бы ты умело говорить. Ты тоже как-то умудрилось вернуться. Оттуда. Но ты не можешь… а он МОЖЕТ! Просто не хочет… Упрямый мальчишка. Те, другие, молчат… Трупы, к сожалению, не слишком болтливы. Но он будет говорить и говорить, говорить и… пока мне не надоест. А потом… – лысый воззрился на кота, будто ему неожиданно пришла в голову какая-то мысль. – Или лучше испытаем на нем новый путеводитель с более длинным маршрутом? Ваше мнение, коллега? Что? Тварь! Жирная никчемная тварь! И чего я к тебе так привязался…
Лысый глянул на часы.
– Еще немного. Я держу слово. И этот хренов Айболит тоже держит…
Максу стало ясно, что если он собирается когда-нибудь выбраться из квартиры старика, то ему следует поторопиться.
Он настроил изображение на комнату, где находился сам, и взял крупным планом свои привязанные ремнями к подлокотникам руки.
Царапины.
Царапины говорили о том, что результат физического воздействия Здесь может проявиться точно так же и Там, верно? Если ему удастся… ну, например, сделать свои руки несколько больше Здесь, то, возможно, – Там ремни не выдержат.
Вполне может быть, что все это ни к чему и не приведет, однако испробовать такой вариант – единственное, что ему оставалось.
* * *
Это оказалось чертовски больно, но руки становились толще. И, главное, им отвечали те – на экране. Узлы мышц нарастали один за другим, покрывая предплечье, как у штангиста-тяжеловеса. Макс обратил внимание, что при этом у него худеют руки выше локтя, и понял причину. Конечно, закон сохранения материи действовал даже здесь.
Ремни продавливались все глубже в его плоть, останавливая кровоток и принуждая вздуваться под кожей толстые синеватые веревки вен. Но ремень, связывающий правую руку, казалось, уже вот-вот готов уступить и лопнуть.
