Дверь слева от меня открылась. Из нее вышла женщина с ребенком на руках. Она заперла дверь, потом повернулась и увидела нас.
— О, привет. — Она широко улыбнулась.
— Привет, — сказала я.
Томми кивнул.
Женщина отвернулась и пошла к лестнице, ласково агукая своему малышу.
Томми снова посмотрел на меня:
— Ты что, хочешь заниматься этим на пороге?
— А чем мы занимаемся?
— Бизнесом. Речь о деньгах.
Я смотрела на его лицо, но на нем невозможно было ничего прочесть. Единственное, что меня утешало, так это мысль, что если бы Томми хотел меня убить, он бы скорее всего не стал это делать у меня дома. Скорее всего.
Я отошла в сторону и широко распахнула дверь. Пока он входил в квартиру, я старалась держаться от него на расстоянии больше вытянутой руки. Он осмотрелся по сторонам:
— Красиво, чисто.
— Служба быта, — сказала я. — Говори по делу, Томми. Я спешу.
Он поглядел на спортивную сумку около двери.
— Работа или свидание?
— Не твое дело, — сказала я.
Он снова скривил губы. Я догадалась, что это у него такая улыбка.
— У меня в машине полный кейс денег. Полтора миллиона, половину сейчас, половину после оживления зомби.
Я покачала головой:
— Я уже дала Гейнору свой ответ.
— Но это в присутствии твоего босса. Сейчас мы вдвоем. Никто не узнает, что ты приняла предложение. Никто.
— Я отказалась не потому, что были свидетели, — сказала я. — Я отказалась потому, что не совершаю человеческих жертвоприношений. — Я поймала себя на том, что улыбаюсь. Забавно звучит. Потом я подумала о Мэнни. Что ж, может, не так уж забавно. Но я все равно этого не делаю.
— У каждого есть своя цена, Анита. Назови сумму. Мы ее рассмотрим.
Он ни разу не упомянул имя Гейнора. Только я. Он был до чертиков осторожен, слишком осторожен.
— У меня нет цены, малыш Томми. Возвращайся к мистеру Гарольду Гейнору и передай ему это.
Он нахмурился. Между бровей собрались морщинки.
— Я не знаю такого имени.
— О, не смеши меня. На мне нет жучков.
— Назови свою цену. Мы можем ее обсудить, — вновь предложил он.
— Нет никакой цены.
— Два миллиона, свободные от налогов, — сказал он.
— Какой зомби может стоить два миллиона, Томми? — Я смотрела на его медленно мрачнеющую физиономию. — Что Гейнор надеется получить от него, чтобы покрыть такие расходы?
Томми смерил меня взглядом:
— Тебе не нужно этого знать.
— Так и знала, что ты это скажешь. Проваливай, Томми. Я не продаюсь.
Я сделала шаг к двери, собираясь выпроводить его, но он внезапно шагнул вперед — быстрее, чем можно было ожидать — и растопырил свои ручищи, чтобы меня схватить.
Я выхватила «файрстар» и направила ему в грудь. Он замер. Мертвые глаза моргнули, большие руки сжались в кулаки. Шея побагровела и стала почти фиолетовой. Сердится.
— Не надо этого делать, — мягко сказала я.
— Сука, — прохрипел он в ответ.
— Ну, ну, Томми, не надо грубить. Расслабься, и мы оба доживем до следующего дня.
Его блеклые глаза метнулись от пистолета к моему лицу и обратно.
— Без этой штуки ты не была бы такой крутой.
Если он думал, что я предложу помериться силами без оружия, его ждало разочарование.
— Убирайся, Томми, иначе я уложу тебя прямо сейчас. И никакие мускулы тебе не помогут.
В его пустых мертвых глазах что-то шевельнулось. Потом он опустил руки и сделал глубокий вдох.
— Ладно, сегодня ты оказалась проворней. Но если ты и дальше будешь огорчать моего босса, я поймаю тебя без пистолета. — Его губы снова скривились. — И тогда мы посмотрим, какая ты крутая на самом деле.
Слабый голос у меня в голове сказал: «Пристрели его прямо сейчас». Я была уверена как ни в чем, что рано или поздно милый Томми меня подкараулит. Мне этого совсем не хотелось, но… Я не могла убить его только из-за этой уверенности. Недостаточно веская причина. И потом — как бы я все объяснила полиции?
— Уходи, Томми. — Я открыла дверь, не сводя с него взгляда и не убирая оружия. — Уходи и скажи Гейнору, что, если он будет продолжать мне докучать, я начну присылать ему его телохранителей в ящиках для посылок.
Ноздри его раздулись, на шее выступили вены. Он как деревянный прошел мимо меня и вышел на лестничную клетку. Опустив пистолет, я слушала, как его шаги удаляются вниз по лестнице. Убедившись, что Томми ушел, я убрала «файрстар» в кобуру, взяла сумку и отправилась заниматься дзюдо. Ни к чему позволять мелким неприятностям нарушать расписание занятий. Тем более что завтра мне точно придется их пропустить: я должна присутствовать на похоронах. А кроме того, если Томми действительно захочется помериться со мной силами, мне потребуются все мои умения.
Я ненавижу похороны. Хорошо еще, что на этот раз хоронили того, к кому я не испытывала большой симпатии. Цинично, но это правда. Питер Бурк при жизни был бессовестным сукиным сыном. И я не понимала, почему смерть автоматически должна придать ему ореол святости. Смерть, особенно насильственная, превращает самого подлого ублюдка в милейшего человека. Почему так?
Я стояла под ярким августовским солнцем в своем маленьком черном платье и в темных очках и посматривала на скорбящих. Были организованы тент над гробом, цветы и стулья для родственников. Вы могли бы спросить, почему я здесь, если не являюсь другом покойного? Потому что Питер Бурк был аниматором. Не очень хорошим, но мы образуем маленький клуб избранных. Если один из нас умирает, то на похороны приходят все. Таково правило. Из него нет исключений. Исключением может стать ваша собственная смерть — но поскольку мы занимаемся оживлением мертвых, то и она может не стать.
Есть способы сделать так, чтобы труп нельзя было оживить в качестве вампира, но зомби — это другой зверь. Если тело не было кремировано, аниматор всегда может поднять тебя из могилы. Огонь — единственная вещь, которую зомби уважают или боятся.
Мы могли бы оживить Питера и спросить, кто его застрелил. Но убийца всадил разрывную пулю из «магнума-357» чуть ниже уха, и тем, что осталось от головы Питера, нельзя было бы наполнить даже пакетик для бутербродов. Можно сделать из него зомби, но все равно не скажет ни слова. Даже мертвым нужен для этого рот.
Мэнни стоял рядом со мной; ему явно было неудобно в темном костюме. Чуть дальше стояла Розита, его жена, держа спину на удивление прямо и сжимая толстыми коричневыми пальцами черную кожаную сумочку. О таких, как она, моя мачеха имела обыкновение говорить «в кости широка». Ее черные, небрежно завитые волосы были пострижены коротко. Ей надо носить прическу длиннее. Короткие волосы только подчеркивают идеальную круглоту ее лица.
