Подложив руки под голову, он лежал не шевелясь. Похоже, боль стала подниматься выше, захватывая нижнюю часть груди. Он выругался про себя: может быть, это действительно нервы? А может быть, он что-то съел? Да, конечно, утром все будет в порядке…
Он сел, от грудины до паха его пронзила мучительная боль, и он с такой силой вцепился в край кровати, что мускулы на руках вздулись как веревки. Через несколько непереносимых секунд боль стихла. Глубоко вздохнув, он снова лег. Послышались легкие шаги Морин, возвращавшейся из туалета. Она вошла в спальню и закрыла за собой дверь. Длинная черная прозрачная ночная рубашка развевалась на ней, как нейлоновый туман. Сквозь ткань Уотсон видел четкие контуры ее прекрасного тела. Несколько долгих секунд она постояла у кровати с его стороны, глядя на распростертое голое тело, потом легкой рукой погладила его по животу.
— Ты лучше себя чувствуешь? — спросила она.
Он кивнул и привстал, чтобы ее поцеловать, чувствуя, как ее мягкая рука скользит ниже к его пенису, гладит его и ласкает, пока он не достиг полной эрекции. Он потянулся и развязал бант у ее шеи, так что ночная рубашка легко соскользнула на пол, обнажив ее прекрасное тело. Согнутой ладонью он с нежностью обхватил ее грудь, потянулся, чтобы кончиком языка дотронуться до сжавшегося соска. Взяв его свободную руку, она помогла ей войти внутрь себя. Его пальцы гладили ее волосы, а потом вошли во влажную глубину.
Ее движения стали убыстряться, и Уотсон почувствовал, как его окатила волна удовольствия. Он целовал Морин в губы, шептал ей слова любви, но ее страсть не знала границ, своей рукой она толкала его в себя, и он послушно вошел в нее, и оба застонали от удовольствия.
И в этот момент Уотсон почти закричал от боли, разрывавшей его грудь и живот. Заскрежетав зубами, чтобы не кричать, он повернулся и упал на Морин, чувствуя, как боль вонзает в него свои острые ножи. Потом он повернулся на бок, и его пенис потерял свою силу.
— Дэйв, — задыхаясь от экстаза, прошептала Морин, — что с тобой?
— О Господи, — прижимая руки к животу, прошептал Уотсон.
— Я немедленно звоню доктору, — слезая с постели, сказала Морин.
— Нет, не надо. Сейчас все будет в порядке, — кивнул он ей, заметив, что боль стала его отпускать.
Морин остановилась, все еще держа пальцы на ручке двери, и смотрела, как он встает и подходит к зеркалу. Живот уже так не выпирал, но боль оставалась. Он глубоко вздохнул несколько раз и с каждым вздохом боль стихала. Наконец он вернулся в постель. Морин легла рядом и стала указательным пальцем гладить его горячую щеку. Повернув к ней голову, он поцеловал ее палец и улыбнулся.
— Думаешь, все будет в порядке? — спросила она.
— Боль почти ушла, — улыбнулся он. — Утром я буду как новенький.
Они выключили лампы у кровати, и Морин легла ближе к нему. Вскоре она уже спала. Уотсон лежал и опять наблюдал за слегка колеблющимися шторами. Боль стихала, и к половине второго он тоже погрузился в сон.
Морин первая услышала звон будильника. Дотянувшись до него, она выключила звонок и тронула Уотсона за плечо.
— Дэйв, — пробормотала она сонным голосом.
Он не шевельнулся. Протерев сонные глаза, она опять его окликнула. Он лежал на боку, спиной к ней, и опять он ей не ответил. Приподнявшись на локте, Морин наклонилась над мужем. Когда он не откликнулся и в третий раз, она потрясла его за плечо. Никакого впечатления. Уотсон оставался неподвижным.
Морин вылезла из постели, обошла кровать и встала на колени около мужа. Рукой потрогала его щеку — она была холодной, и внезапно Морин почувствовала страх.
— Дэйв! — На этот раз она потрясла его за плечо изо всех сил.
Он приоткрыл глаза, и она почувствовала облегчение. Веки у него опухли и были покрыты какой-то коркой. Медленно открыв глаза, — он посмотрел сквозь жену, как будто ее тут не было. Морин снова и снова называла его имя. Наконец он перевернулся на спину, его рот слегка приоткрылся, и он издал странный звук, словно у него все в горле пересохло.
— Всемогущий Боже, — простонал Уотсон, закрыв глаза руками.
— Мне показалось, что ты умер, — сказала Морин.
— Похоже, что я и в самом деле умер, — просипел Уотсон, массируя переносицу большим и указательным пальцами.
— А как твой живот?
Он медленно сел, головная боль была просто непереносимой, казалось, кто-то бьет его сотнями красных молотков в висок. Он посмотрел на свой живот: никакой боли, никакой припухлости. В нескольких местах он нажал рукой.
— Совсем не больно, — сказал он и попытался улыбнуться, но боль в голове ему не позволила этого сделать. — Совсем живот не болит. Зато чертова голова!
— Сейчас я приготовлю завтрак, а ты прими несколько таблеток парацетамола, — сказала Морин, надевая домашний халат и выходя из спальни.
Как можно медленнее он стал подниматься. Боль усилилась, когда он добрался до ванной. Поглядев на свое отражение в зеркале, он в страхе отпрянул: на него смотрел незнакомый человек, настоящее привидение, лицо белое как мел, щеки запали, под глазами черные круги.
Наклонившись над раковиной, он поплескал холодной водой в лицо. Выпрямившись, тотчас схватился руками за виски — казалось, голова сейчас просто лопнет. Горячие красные молотки продолжали бить без передышки. Он начал бриться, стараясь действовать с максимальной осторожностью.
Мысль о предстоящей работе и деловом ленче только усиливала боль.
Когда Уотсон и приглашенные им на ленч бизнесмены вошли в ресторан, все столики уже были заняты.
Он заранее заказал столик на час пятнадцать, и быстрый взгляд на часы показал, что им придется ждать не менее тридцати минут.
— Может быть, выпьем перед ленчем? — спросил он, стараясь не обращать внимания на красные молотки в висках.
— Я с удовольствием, — откликнулся Эдвард Каннинг, первый из его перспективных покупателей.
Сильный американский акцент повис в воздухе, смешиваясь с запахом сигарет, напитков и приятным ароматом свежеприготовленной пищи. Каннингу было далеко за тридцать. Крепкий, невысокий и без единого грамма лишнего веса в тренированном теле. Он закурил свою любимую сигару и прошел вместе с Уотсоном и другим покупателем, Кеннетом Риггсом, в один из трех баров «Сити-отеля». Риггс был моложе его, но седые волосы делали его на вид вдвое старше. На лице масса морщин, а щеки отвисают как у собаки породы блодхоун. Когда он смеялся, а смеялся он постоянно, образовывалось несколько подбородков, которые свободно падали на его тугой воротник.
Каннинг сначала развязал галстук из-за невыносимой жары, а когда они нашли столик у окна, закатал рукава рубашки. Риггс последовал его примеру, пока Уотсон у стойки заказывал выпивку, держа перед собой пятифунтовую банкноту. Народу было очень много, и Уотсон с раздражением посмотрел на толкнувшего его мужчину, и тот, увидя выражение лица Уотсона, стал сразу извиняться. Нервы Уотсона были не просто напряжены, от них остались ошметки. Он встретился со своими клиентами в девять часов утра, показал им фабрику, компьютеры в работе. К его удивлению, они не задавали много вопросов, только те, которые касались надежности, мощности, объема информации и, конечно, стоимости. Уотсон был им благодарен, потому что ему было непросто извлекать информацию из памяти — от этого боль сразу усиливалась. И он видел, что ему удалось установить хорошие отношения со своими клиентами, особенно с Каннингом. Похоже, оба были удовлетворены его ответами.
