– А где картины?
– В «Антикве». При желании можешь глянуть, а то после выставки я их продам.
– Тебе не хватает денег? – удивился Вадим.
– Мне всего хватает, но я хочу, чтоб они общались с людьми, а не пылились здесь.
– Ты можешь их сфотографировать, а потом издадим каталог и распространим среди коллекционеров, хочешь?
– Я не хочу распространять фотографии. Картины живут своей жизнью, понимаешь?
– Понимаю, – Вадим обошел Костю и остановился перед чистым холстом, стоящим на мольберте, – а здесь что будет?
– Здесь будет женский портрет.
– У тебя появилась женщина?
– У меня появилось желание написать женский портрет, – отрезал Костя. Казалось, для него самого подобный факт явился неожиданностью.
– Я думал, ты – пейзажист, – Вадим пожал плечами, – я ж помню, с каким трудом ты писал портрет матери.
– У меня начался новый этап в творчестве, – Костя злорадно усмехнулся, – что ты понимаешь в этом? Портрет матери – это так, школярство. Я могу лучше, мощнее! Оторви задницу от сиденья своего «катафалка» и зайди на выставку! Вчера от моих работ конкуренты тухли, не говоря о зрителях!.. А теперь уходи. Не мешай, ради бога, – он распахнул дверь и указал на выход.
Вадим не знал, что может еще сказать или сделать, ведь, по большому счету, разговаривать им не о чем – действительно, оставалось только молча уйти. Закрыв дверь, он услышал вслед:
– Но ужинать я приду!..
Спустившись к себе, Вадим подошел к портрету; опершись о стол, уставился в нарисованное лицо, будоража ненавистные воспоминания. Смотрел он пристально, пока в глазах не появилась резь, и тогда, наконец, женщина шевельнулась. Даже послышался неясный голос…
– Что-то случилось?
– Ничего. Общался с твоим любимым Константином.
– И как он?
– Ему надоело писать пейзажи – решил в портретисты переквалифицироваться, – проинформировал Вадим.
– Да?.. И кого он пишет?
– Какой-то женский портрет, а что-то уже на выставке.
– Интересно, кого он уже написал? Ты можешь это узнать?
– Боюсь, сегодня он не в том настроении, чтоб мы могли нормально общаться. Может, завтра спрошу, если не запьет.
– А ты съезди на выставку. Прямо сейчас. Для меня это очень важно, – голос сделался тревожным.
– Но, – Вадим посмотрел на часы, – галерея уже закрыта.
– Я так мало прошу тебя, – мать разочарованно вздохнула, – съезди, пожалуйста. Или тебя что-то останавливает?
– Да нет, – Вадим непонимающе пожал плечами.
В раскрытое окно Костя видел, как из ворот выехал «Лексус», но не придал этому значения. Брат перестал для него существовать с того момента, как закрыл за собой дверь – его внимание занимал лишь холст и стопка карандашных набросков.
* * *
Сбросив дневную лень, вызванную жарой, улицы заполнились энергичными людьми. Разноцветные фонарики летних кафе и бегающие огоньки игорных клубов пытались создать иллюзию сиюминутного праздника, но Вадим не ощущал его. Виной тому были не столько закрытые окна, отгородившие салон от радостных звуков жизни, сколько то, что творилось в его собственной голове. …И зачем я еду? Что такого экстраординарного мог создать брат? Шедевр? Но даже если так, мне-то какое до него дело?.. Да и вряд ли шедевры создаются в пьяном угаре… – пытаясь объяснить свой нелогичный поступок, он мысленно вернулся к матери, – я практически не представляю ее, рассказывающей сказку или целующей меня, хотя ведь бывало и такое. Помню только всякие жуткие истории, будто она всегда старалась запугать меня; доказать, какой я маленький и беззащитный. Почему так?..
Извечные русские вопросы «что делать?» и «кто виноват?» Вадима никогда не волновали. Делать надо то, что делается; что получается, в конце концов, а кто виноват?.. Да какая разница, кто виноват?.. …Вот, вопрос почему – это совсем другое. Он определяет конечную цель, придавая жизни смысл, а в моей жизни пока нет смысла – есть только материальные блага; на другой же чаше весов находится вечный страх, что, поскольку все пришло, вроде, само, то и принадлежит не мне, а кому-то или чему-то… и все это каким-то образом связано с матерью. Откуда, вообще, в ее голове взялось слово «консалтинг»? А ведь заняться им предложила она!.. А абсурдное для женщины отношение к семье? Как она говорила?.. Чем жениться, лучше набери красивых девок и трахай их, сколько хочешь!.. Если б такое предложил отец, еще можно понять, но его я даже не помню; даже фотографии не осталось… хотя, какие в те годы фотографии в глухой деревне Орловской губернии? Ни черта не понятно! Но теперь уже никто ничего не объяснит, ведь портрет – всего лишь картинка, и наши с ним беседы – плод моего воображения, которое не может поведать больше, чем мне известно. Тогда выходит… выходит, я сам придумал ехать среди ночи смотреть Костины картины? Бред какой-то…
«Лексус» въехал на пустую стоянку перед галереей «Антиква». Стоило открыть дверь, как кондиционер отключился, и воздух улицы пополз в салон. Вадим глубоко и с удовольствием вздохнул. …Почему я продолжаю выполнять дурацкие установки десятилетней давности? Чего боюсь? Она умерла, и я могу делать все, что пожелаю. У меня ж столько возможностей!.. Зачем мне стадо проституток, если можно создать семью, как у других, и сразу в жизни появится смысл. А так, даже наследство оставить некому – не алкашу ж брату?.. И этого мне желала родная мать?.. Абсолютно необъяснимо… как и вражда с Костей. Что нам делить? Пусть мы не похожи, но фактически-то даже близнецы! Я все для него делаю; осталось закодировать от пьянства, но мать почему-то была категорически против. Как сейчас помню – нельзя разрушать ауру, и все образуется само собой. Образуется, как же…
Вадим вылез из машины. Впереди чернела дверь, за которую предстояло проникнуть, чтоб увидеть картину и рассказать о ней …другой картине(!). Почему эта мысль пришла мне только сейчас? Конечно, не стоило никуда ездить. Дома я могу фантазировать, беседуя хоть с портретом, хоть с мусорным ведром, но нельзя же переносить все это в реальную жизнь?!.. Впрочем, раз уж приехал… – он громко постучал; потом еще и еще, пока изнутри не послышался голос:
– Чего надо?
– Откройте, пожалуйста.
– Чего надо, спрашиваю!
Вадим не знал, как обосновать поздний визит; попытался родить спасительный экспромт, но дверь неожиданно открылась – не опасливо приоткрылась, а широко и гостеприимно распахнулась. В проеме стоял здоровый детина в камуфляже, с испуганно бегающими глазами и резиновой дубинкой в руке. Вадим решил, что ничего объяснять не требуется – все опять происходило само собой, как когда-то давно в школе, потом в институте, да и совсем недавно, при создании фирмы. Он шагнул внутрь, а охранник трусливо прижался к стене. В тусклом свете Вадим увидел развешанные по стенам картины, но одного взгляда оказалось достаточно, чтоб определить – искомого здесь нет. Есть множество работ, выполненных весьма профессионально, но они не его — они не трогали, будто фотографии в чужом альбоме.
