— Чтобы мне было так хорошо.
— Не говори этого, — велел он. — Никогда не говори, что не заслуживаешь, чтобы тебе было хорошо. Они лежали бок о бок, соприкасаясь телами, на белой королевских размеров кровати. Заходящее солнце било в окна, заливая бледную комнату золотисто-красным светом.
— Хочешь, я опущу шторы? — спросил Раф.
Лизл рассмеялась.
— Несколько поздновато, тебе не кажется? Если кто-то подсматривал, он уже все увидел.
— Об этом можешь не беспокоиться.
Действительно. Спальня Рафа располагается на втором этаже. Других окон с постели не видно.
Сперва Лизл стыдилась заниматься любовью днем или при свете, особенно когда была толстушкой. Она предпочитала скрывать лишние телеса в темноте. Но теперь, когда она кое-что сбросила, ей стало все равно. В сущности, даже приятно демонстрировать новую стройную фигуру.
— Ты еще похудела, — заметил он, проводя рукой по ее бедру.
— Тебе нравится?
— Ты мне нравишься в любом виде. Гораздо важнее, нравится ли тебе самой худеть.
— Очень!
— Тогда это решает дело. Я за все, что позволяет тебе думать о себе лучше.
— А я за все, что позволит тебе смотреть на меня с тем же удовольствием, с каким смотрю на тебя я.
Лизл нравится смотреть на Рафа. Он говорит, что его мать — француженка, а отец — испанец. Внешностью Раф больше напоминает испанца — почти черные волосы, легкие круги под глазами, радужка темно-карих глаз, таких темных, что они тоже кажутся почти черными. Гладкая кожа цвета кофе с молоком, чистая, без единого пятнышка. Даже обидно. Идеальная кожа для женщины. Хотелось бы ей иметь такую кожу.
Но в его сексуальном поведении не было ничего женственного. Лизл занималась любовью только с одним мужчиной в жизни — с Брайаном, которого она, опираясь на свой небогатый опыт, считала хорошим любовником. После первой ночи с Рафом она поняла, до чего небогатым был этот опыт. Должно быть, в старом расхожем представлении о любовниках латинских кровей есть доля правды.
Он прижался лицом к ее груди.
— Ты — Высшая. Ты заслуживаешь того, чтобы гордиться собой. А не позволять кучке копошащихся вокруг ничтожеств диктовать тебе, что о себе думать.
«Высшие» — так Раф назвал Творцов, когда развивал эту тему после «Метрополиса» в таверне «Хайди», но тогда сделал это для простоты. «Высшие, — говорил он ей, — уникальные люди, как простые числа, которые делятся только на единицу или на себя самое». Это его любимая тема. Она никогда ему не надоедает. Он всегда приводит примеры. Послушав несколько недель, Лизл начинает убеждаться, что тут есть какой-то смысл.
— Я не Высшая, — возразила она. — Что я такого сделала?
Раф — Высший, не может быть никаких сомнений. Homo superior[13] во всех отношениях. Но Лизл? Никаких шансов.
— Пока ничего, но еще сделаешь. Я это в тебе чувствую. Давай вернемся к твоему замечанию о том, что ты чего-то не заслуживаешь. Чего ты не заслуживаешь? И почему?
— Тебе не кажется… — начала она и замолчала, когда он прикусил ей сосок и по той стороне ее тела снова забегали мурашки, — что человек должен совершить что-то особенное, чтобы чувствовать себя таким счастливым и довольным? Это было бы совершенно справедливо.
Раф поднял голову и посмотрел ей в глаза.
— Ты заслуживаешь всего самого лучшего, — провозгласил он. — Как я уже сказал, ты — Высшая. А после той жизни, которую вела до сих пор, после всего, чего натерпелась, ты еще долго будешь заслуживать некоторого удовольствия.
— Не так уж плоха была моя жизнь.
Раф перевернулся на спину и уставился в потолок.
— Разумеется. Ну конечно. Всю жизнь валиться с ног под ударами и пинками людей, которые должны были поддерживать тебя и заставлять двигаться дальше. И утверждать, что эта жизнь «не так уж плоха».
— Откуда ты столько знаешь про мою жизнь?
— Я знаю то, что ты рассказывала. Об остальном могу догадаться.
Лизл приподнялась на локте и взглянула на него сверху вниз.
— Ладно, догадливый, поведай-ка мне обо мне.
— Хорошо. Скажи, прав я или нет: твоим родителям ни когда не нравилось то, что ты делала.
— Не прав. Они…
Раф перебил ее:
— Они всегда строго судили тебя, правда? Хотя за все время учебы в начальной и средней школе ты получала только высшие баллы. Так?
— Так, но…
— Могу поспорить, твоя работа заняла первое место на научном конкурсе, так? Хотя ты целиком сделала ее сама. Без какой бы то ни было помощи родителей, — у которых всегда находились занятия поинтересней, — ты побила всех остальных, чьи отцы, братья и дяди, — которым, кстати, тоже было чем заняться, — сделали за них почти все. А что сказали твои родители, когда ты пришла домой и предъявила им голубую ленточку? Могу поспорить, вот что: «Очень мило, дорогая, а ты уже договорилась, с кем пойдешь на выпускной вечер?» Я не угадал?
Она рассмеялась.
— О Боже! Откуда ты знаешь?
— Могу поспорить, мать всегда приставала к тебе: «Брось книжку, встань, пойди куда-нибудь, погуляй с мальчиками!»
— Да, правда! Правда! — Это просто сверхъестественно.
— Ты можешь сформулировать одну фразу, которая лучше всего отразила бы отношение матери к тебе за все время, пока ты росла?
— М-м-м… Я не знаю…
— Позволь предположить: «Что с тобой происходит?»
Эта фраза пронзила ее. Так и есть. Господи, сколько раз приходилось ей это слышать! Она кивнула.
— Откуда…
— Твоя мать никогда, ни единого раза не сказала тебе доброго слова. Могу поспорить. Подлая сучка, которая не могла заставить себя выговорить, что ты хорошо выглядишь, не потрудилась завоевать твое доверие. Родители тебе внушали: «Ты, конечно, ребенок с головой, но что толку? Почему ты не ходишь на свидания? Почему бы тебе не одеться по моде? Почему у тебя нет друзей?»
Лизл уже чувствовала себя не так хорошо. Это уже задевало за живое.
— Ладно, Раф. Хватит.
Но Раф еще не закончил.
— А когда ничего не говорили и ничего не делали, тебя валило с ног то, что они ничего не говорят и не делают. Ни когда не ходят на родительские собрания, чтобы послушать что говорят о тебе учителя. Могу поспорить, они никогда не бывали на конкурсах, чтоб посмотреть, как твои работы одерживают победу над всеми прочими.
— Довольно, Раф.
— Но где-то по дороге, к концу игры, отец вдруг поверил в тебя, могу поспорить. Пока ты росла, он все время боялся, как бы дочь не превратилась в ученого сухаря и не осталась навсегда прикованной к дому. Потом кто-то ему сообщил, что заработанные тобой баллы позволяют считать тебя первоклассным кандидатом в ученые и получить бесплатное образование в одном из университетов штата. И он прозрел! Он вдруг обрел религию и стал ревностным почитателем Лизл.
