Точно так же, как в том случае, когда призраков можно было коснуться и они не были видением или галлюцинацией, они, с другой стороны, могли оставлять видимые доказательства своего появления. Этому есть много примеров, но стоит привести случай, о котором сообщалось в газете «Сан-францисский наблюдатель» от 29 ноября 1891 г. Фермер по имени Уолсингем и его семья въехали в дом в Оуквилле на реке Саванне. С первых дней им стали досаждать ночные звонки дверного колокольчика, хлопанье дверей и опрокидывающаяся мебель. Сначала они относили это на счет вредных соседей, которые, возможно, по какой-то причине не хотели, чтобы в этом доме появились жильцы. Но беспорядок усиливался, и не прошло и недели, как дом стал еженощно оглашаться криками и воплями, за которыми раздавался самый отвратительный хохот и долгий завывающий плач, наводящий настоящий ужас; эти звуки иногда, казалось, начинались в комнате наверху, а иногда доносились из сада. Однажды вечером, когда дочь хозяина дома, юная девушка, сидела перед зеркалом и переодевалась, она почувствовала, как ей на плечо легла чья-то рука. Решив, что это ее мать или сестра, она взглянула в зеркало перед собой, но, к своему удивлению, увидела, что в нем нет никакого другого отражения, кроме ее собственного. Опустив глаза, она различила широкую мужскую руку, схватившую ее за плечо. Все домочадцы немедленно побежали на ее крики, но, когда они оказались рядом с ней, таинственная рука уже исчезла, хотя на плече девушки остались синяки в виде следов от пальцев в тех местах, где они грубо схватили ее. На следующий вечер, когда все сидели за ужином с несколькими гостями, над их головами раздался громкий стон, и через несколько минут один из гостей указал на пятно, которое медленно расплывалось на скатерти, и все увидели, что какая-то жидкость капает на стол с потолка. Она была настолько похожа на только что пролитую кровь, что все присутствующие в ужасе вскочили с мест, а господин Уолсингем с несколькими гостями поспешно ринулись наверх, в комнату, которая располагалась прямо над столовой. На полу лежал ковер, и ничто не указывало на источник ужасной влаги. Ковер был немедленно снят, но все увидели, что доски абсолютно сухи и даже покрыты легкой пылью. Однако все то время, в течение которого продолжалось исследование пола, красный дождь, как говорили оставшиеся внизу люди, падал не переставая. Ужасное пятно достигло размеров обеденной тарелки, прежде чем жидкость наконец перестала капать. На следующий день пятно изучили под микроскопом несколько опытных химиков и объявили, что это, без сомнения, человеческая кровь. В тот же день семья Уолсингем покинула этот дом, и, хотя сотни людей приходили в него, только один осмелился остаться там до сумерек. Это был молодой человек, который глупо поспорил, что проведет в доме ночь, и решил выиграть пари. Вскоре после наступления темноты он попытался развести огонь в одной из комнат и зажечь мощную лампу. К его удивлению, лампа мгновенно погасла, и, хотя молодой человек ничего не видел, он слышал, как кто-то злобно выгребает угли из очага и гасит тлеющие дрова. Вскоре начались шумы, которые продолжались в течение часа. Были и другие ужасы, и наконец, охваченный паникой, юноша заставил себя попытаться бежать из дома с привидениями. Пробираясь на ощупь в темноте, он почти добрался до двери, когда почувствовал, что его схватили за лодыжку и с силой бросили на землю. Тут же его схватили ледяные руки, которые пытались добраться до его горла. Молодой человек изо всех сил боролся со своим невидимым врагом, но быстро оказался побежденным и потерял сознание от удушения. Когда наутро друзья нашли его, шея юноши была черной от отметин длинных тонких пальцев и покрыта царапинами, сделанными безжалостными кривыми ногтями. С огромным трудом приведенный в сознание, молодой человек на протяжении многих недель лежал в постели, страдая от потрясения и упадка сил. Доктора не смогли объяснить необычно анемичное состояние его тела, хотя он был молодым человеком очень крепкого телосложения. Пишут, что не было дано никаких объяснений всем этим ужасам, но кажется очевидным, что в этот дом являлся вампир, хотя данное объяснение этого явления нельзя считать установленным, раз никакого расследования не было проведено. Кажется, вскоре после этих событий дом был сожжен дотла, так как это был единственный способ избавить это место от таких опасных проявлений. Здесь перед нами потрясающий пример призрака из семейства вампиров, который был достаточно материален, чтобы загасить лампу, разбросать угли, бросить спортивного молодого человека на землю и чуть не задушить его насмерть.
Благодаря распространенной вере в то, что духи умерших по-прежнему сохраняют материальную оболочку и даже испытывают голод и жажду, в некоторых епархиях появился обычай приносить на могилы еду и съедать ее там, так как умерших, считалось, можно подкрепить и утешить легкой закуской. Этот обычай особенно соблюдался у гробниц мучеников. По-видимому, его смешивали с неким неясным языческим суеверием насчет того, что душам предков необходимы жертвы в виде еды и питья, чтобы их умилостивить. Святой Амвросий (миланский епископ, проповедник, один из четырех великих латинских учителей церкви. — Пер.) особенно запрещал такие проявления язычества, и в своих «Признаниях» он рассказывает нам, как святая Моника (354–430; мать Блаженного Августина, епископа Гиппонского, автора книг о вере и церкви. — Пер.) отказалась от этого давнего обычая. «Одно время моя мать приносила в молельни, воздвигнутые в память о святых, сырные лепешки, хлеб и вино, как это было принято в Африке. Но церковный сторож запретил ей делать это. А как только она узнала, что это запретил епископ, она столь благочестиво и послушно согласилась с этим, что я сам удивился тому, что ее так легко можно было заставить скорее винить обычай своей собственной родины, нежели подвергнуть сомнению это распоряжение. Ведь не вино дурманило ее рассудок и не любовь к нему возбудила в ней ненависть к правде, как это происходит со многими женщинами и мужчинами, которые, попробовав вина, отказываются от трезвости, отвергая глоток воды. Но она, принеся корзинку с обычными сластями, которые она собиралась отчасти съесть, а остальное раздать, никогда не позволяла себе выпить больше маленькой бутылочки вина, сильно разбавленного водой, как она любила, которое она благочестиво пила по глоточку. А если было много молебнов в честь усопших святых, которых следовало почтить подобным образом, она по-прежнему несла с собой все ту же бутылочку, содержимое которой становилось тепловатым, но она ходила с ней во все подобные места и делилась ее содержимым с теми, кто оказывался рядом; ведь она приходила туда в поисках молитвы, а не удовольствий.
