Последнее слово я буквально выкрикиваю срывающимся голосом, и на меня обрушивается тишина. Я понимаю, что у меня перехватило дыхание, и оба вампира не утруждают себя бессмысленными для них вдохами и выдохами. Они пристально и напряжённо заглядывают мне в лицо. Я перевожу дух и зачем-то говорю:
— Федерико Гарсиа Лорка.
— Вы как будто сливаетесь с этой песней, — полушёпотом произносит Ференц. — Вы с ней… резонируете.
— Да, она… — я запинаюсь, не в силах подобрать слова. Нравится мне? Не то. Обожаю? Да нет, нет. — Она завладела мной. С самого первого раза, когда я её услышала.
Батори кидает многозначительный взгляд на поэта. Что бы это ни значило, мне срочно требуется выпить, чтобы немного прийти в себя. Дрожащей рукой я наливаю себе ещё вина и медленно, тягуче пью его.
— Я, наверное, пока больше не буду петь, — говорю я, опуская бокал. — У меня голова кружится.
— Да, конечно, — торопливо соглашается Ференц. — Мы и так вам благодарны. Это было прекрасно, просто прекрасно. Лили, я в восхищении.
Я вежливо улыбаюсь в ответ на комплимент и отставляю гитару за своё кресло.
— Вы не пробовали ставить под эту мелодию танец? — спрашивает Батори.
— Ставить — нет. Но иногда пританцовываю под неё. Жалко, что у меня нет записи. Очень волнующая песня, под некоторые строки движения сами ложатся, как… краска в протравку, — я оживляюсь. Танец — одна из тех тем, которые я могу обсуждать вечно и в любом состоянии тела и духа. Крест могу целовать, не дай боже, кто-то заведёт разговор о думба у края моей могилы — я же вскочу с горящими глазами! Ещё и несколько па сделаю, для иллюстрации своих слов.
— Лили, я дам вам запись песни, а вы пообещайте подобрать под неё танец. И обязательно потом порадуете им нас. Ладно?
— Да… Да, отличная идея! — загораюсь я. Просто удивительно, что я не догадалась попросить об этом Батори раньше. Наверное, больше всего на свете я хочу снова услышать «Луну» — она преследует меня во сне и в минуты сосредоточенности. А ведь достаточно было набрать номер сэра Отважного Рыцаря и попросить. Хотя, конечно, намного лучше, что он сам предлагает мне эту запись, а не я прошу у него. Подарок вместо одолжения лучше всегда.
Возле двери в мой номер я прошу Батори:
— Зайдите ко мне… Сейчас или чуть позже, ладно?
— Зачем?
Я неожиданно не нахожу слов для объяснения. Помявшись, говорю со смешком:
— Вы мне сказку на ночь обещали.
— Тогда, наверное, чуть позже, когда вы переоденетесь и ляжете.
— Да? Да, ладно.
Кажется, никогда я так торопливо не принимала душ и не чистила зубы. Когда Батори заходит в спальню, я уже минут пятнадцать как сижу в постели, сложив руки на коленях, и смотрю на дверь. Вампир выглядит совсем по-домашнему: без пиджака, рубашка у горла расстёгнута, волосы распущены. Последнее вообще неожиданно для меня настолько, как если бы он завалился в банном халате, и я смущённо хихикаю. Батори непроизвольно хлопает чуть ниже пояса рукой и тут же её отводит. Кажется, решил, что у него ширинка расстёгнута — я снова прыскаю.
— Что же вас так радует? — интересуется упырь, подходя к кровати и присаживаясь на край. Получается совсем рядом, руку протянуть — дотронешься.
— Впервые вижу вас в таком ужасающем беспорядке, — признаюсь я.
Батори трогает затылок:
— Кожа головы устаёт. Если бы я знал, что это вас так шокирует, то, конечно, как человек деликатный…
— Да не, ничего. Я тоже неглиже, — я дёргаю ворот трикотажной пижамной майки.
Вампир улыбается и почти без паузы спрашивает:
— О чём же вы хотели спросить?
— Я просила рассказать сказку, — возражаю я.
— Значит, я неправильно вас понял.
— Да не, правильно. Я хотела спросить, а зачем мы к этому Ференцу ходили-то? Пожр… покушать, что ли?
— Приятно провести время, поболтать. В гости, другими словами. Вам явно недостаёт опыта в этом отношении, если вы задаётесь такими вопросами.
— Уж чего нет, того нет, — соглашаюсь я, скусывая с языка неуместное «я-то в гости за колбасой хожу, а не за жизнь побазарить». И так из меня улица Докторская сегодня лезет. — И вы часто ходите в гости к своим… ну, «крестникам»?
— Не очень. Чаще звоню, переписываюсь в интернете. Видите ли, их у меня достаточно много… в силу моего возраста. «Крестники», «крестники» «крестников»… Можно сказать, целый клан.
— А к «крёстному» ходите?
— А «крёстный» мой, по счастью, умер. Неприятная была персона. Я и так был сволочью изрядной, а уж под его влиянием…
— А ваши… ну, «крёстные братья»? Они с вами в «клане»?
— Нет. У нас слишком разные взгляды на жизнь.
— И сколько всего вампиров у вас в «клане»?
— Восемьдесят четыре.
— Ух ты!
— Ага. И шесть «волков».
— Что?!
— И шесть полувампиров, дети моих «крестников» или «крёстных внуков». В возрасте от пятнадцати до пятидесяти шести лет.
— И они… они знают, что они в «клане»?
— Конечно. Они пользуются поддержкой всех своих родственников, кровных или названых.
— А… я?
— Тоже пользуетесь.
— Мой отец был… он был… вашего «клана», да?
— Как его звали?
— Джура Хорват.
Батори на пару секунд отводит взгляд, раздумывая. Наконец, произносит:
— У нас не было Джуры Хорвата. Но, если вы хотите, я могу узнать, кто его изменил. Правда, на это уйдёт время. Довольно много времени. Есть ещё две семьи, исповедующих мирное сосуществование. Если он принадлежал к одной из них, они вас примут.
— А остальные — откажутся?
Батори молчит. Потом говорит негромко:
— Не так уж много «волчат» доживает до восемнадцати лет. Если рядом нет взрослого «волка»… обычно никогда.
— А, вот оно как, — я опускаю взгляд на одеяло, на то место, где оно натянуто на мои колени. — Правду говорят, значит. Я фартовая.
— Ложитесь спать, Лили, — мягко говорит Батори. — Смотрите хорошие, хорошие сны.
Он встаёт и выходит из спальни, тихо, аккуратно притворяя за собой дверь.
После поездки в Сегед мне действительно легче. Я теперь не только занимаюсь делами гумлагеря, но и танцую — трижды в неделю, на своём обычном месте. Зрителей собирается гораздо больше, чем раньше, и ящик для денег наполняется чуть не доверху.
Как будто с моим образом жизни это действительно имеет значение…
Батори не появляется — видимо, серьёзно занят своей Язмин — но звонит регулярно. Собственно, я уже привыкла, что никто, кроме него, и не звонит. Диск он мне передал, и вечерами я кружусь по гостиной, по два часа без перерыва, доводя себя до изнеможения. «Луна, луна» уже не скользит по коже, вызывая странный зуд и трепет — нет, она стесала меня до оголённых нервов и теперь проводит по ним своей тревожной мелодией, как наждачкой. Я начинаю дрожать с первыми же тактами, а однажды, обессилев, обнаруживаю, что сорвала горло. Видно, я не только танцевала, но и пела. Да, я вспоминаю — я определённо пела.
