– Нет. – Он поднялся. Потер руками поясницу и скорчил довольную гримасу, когда затрещал позвоночник. – Я думаю, на сегодня мы поговорили достаточно. И тебе пока нет нужды принимать решение.
– Мама вернулась, – заметила Фрэн.
Он обернулся, чтобы проследить за ее взглядом. Универсал сворачивал на подъездную дорожку, хромированные поверхности сверкали в лучах заходящего солнца. Карла увидела их, посигналила и весело махнула рукой.
– Я должна ей сказать.
– Да, но подожди денек-другой, Фрэнни.
– Ладно.
Она помогла ему собрать садовые инструменты, и они вместе направились к универсалу.
В рассеянном свете, какой ложится на землю сразу после захода солнца, но до наступления настоящей темноты, в одну из нескольких коротких минут, которые киношники называют «волшебным часом», Вик Полфри вынырнул из забытья, на короткое время обретя ясность сознания.
Я умираю, подумал он, и слова странным образом лязгнули в мозгу, будто произнесенные вслух, хотя на самом деле он их не озвучивал.
Он осмотрелся и увидел, что лежит на больничной кровати, изголовье которой поднято, чтобы облегчить доступ воздуха в легкие, не дать им слипнуться. Одеяло было закреплено латунными прищепками, боковины кровати тоже подняты. Наверное, я метался из стороны в сторону, с легким удивлением подумал он. И пинался. Тут же пришла новая мысль: Где я?
Ему на шею повязали слюнявчик, покрытый сгустками слизи. Голова болела. Странные идеи плясали в мозгу. Он знал, что был в забытьи… и скоро опять в него провалится. Он заболел, а пришел в себя не потому, что выздоровел или начал выздоравливать, – просто получил короткую передышку.
Вик прикоснулся внутренней стороной запястья ко лбу и отдернул руку, как от печки. Он весь горел, а еще его утыкали трубками. Две маленькие – пластиковые – выходили из ноздрей. Еще одна змеилась из-под больничной простыни к бутыли на полу, и он точно знал, к чему присоединен другой ее конец. Трубки от двух бутылок, закрепленных на штативе, сливались в одну, образуя букву «Y», а та иглой впивалась в его руку чуть пониже локтя. Внутривенное питание.
Казалось бы, достаточно, подумал он, но к нему тянулись провода, закрепленные на черепе, и на груди, и на левой руке. Один из них, похоже, прилепили к гребаному пупку. И в довершение всего он абсолютно не сомневался, что ему в жопу тоже вогнали какую-то хрень. Что, скажите на милость, это могло быть? Детектор дерьма?
– Эй!
Он собирался крикнуть громко, негодующе. Но изо рта вырвался едва слышный шепот смертельно больного человека. И вместе со звуком вырвалась слизь, которая, похоже, душила Вика.
Мама, Джордж завел лошадь в стойло?
Это уже из бреда. Абсурдная фраза, метеором пронесшаяся сквозь более здравые мысли. Тем не менее она чуть не сбила его с толку. Он понимал, что в сознании ему долго не продержаться. Полфри охватила паника. Глянув на щепки, в которые превратились его руки, он догадался, что похудел фунтов на тридцать, хотя и так не страдал от излишнего веса. Это… что бы это ни было… намеревалось его убить. И сама идея, что он умрет, бормоча всякую чушь, как выживший из ума старик, ужаснула Вика.
Джордж уехал на свидание с Нормой Уиллис. Ты заведешь лошадь сам, Вик, и будь хорошим мальчиком, повесь ей торбу с овсом.
Это не моя работа.
Виктор, ты же любишь свою мамочку.
Люблю. Но это не…
Ты должен любить свою мамочку. У мамочки грипп. Нет, мама, это не грипп. У тебя туберкулез, и он убьет тебя в тысяча девятьсот сорок седьмом. А Джорджу предстоит умереть ровно через шесть дней после того, как он попадет в Корею. Этого времени как раз хватит, чтобы отправить одно письмо, а потом – бах-бах-бах. Джордж…
Вик, помоги мне и немедленно заведи эту лошадь! Я больше повторять не буду!
– Это у меня грипп, а не у нее, – прошептал он, вновь выныривая из небытия. – У меня.
Он смотрел на дверь и думал, что она чертовски странная, даже для больницы. С закругленными углами и заклепками по периметру, а порог приподнят над кафельным полом дюймов на шесть, не меньше. Даже такой неопытный плотник, как Вик Полфри, мог бы
(дай мне комиксы, Вик, ты уже насмотрелся вдоволь)
(Мама, он отнял у меня комиксы! Отдай! Отда-а-а-ай!)
соорудить дверь и получше. Да она ведь…
(стальная)
Мысль эта гвоздем вонзилась в мозг, и Вик попытался сесть, чтобы разглядеть дверь получше. Да, так и есть. Определенно, так и есть. Стальная дверь. Почему он в больнице за стальной дверью? Что случилось? Он действительно умирает? Может, ему пора подумать, как он предстанет перед Господом? Господи, что произошло? Он безуспешно попытался пробиться сквозь заполняющий голову серый туман, но услышал лишь доносящиеся издалека голоса, не в состоянии даже вспомнить их обладателей.
И вот что я вам скажу… они просто должны заявить… в задницу всю эту инфляционную хрень…
Лучше отключи колонки, Хэп.
(Хэп? Билл Хэпскомб? Кто это? Мне знакомо это имя)
Господи…
Да, мертвы…
Дай мне руку, и я вытащу тебя отсюда…
Дай мне комиксы, Вик, ты уже…
В этот момент солнце достаточно низко опустилось за горизонт, чтобы сработал светочувствительный (точнее, активируемый отсутствием света) датчик. В палате Вика зажглись лампы. Едва палата осветилась, он увидел лица, напряженно наблюдавшие за ним сквозь двойное стекло, и вскрикнул, подумав, что это те самые люди, которые ведут разговоры у него в голове. Один из них, мужчина в белом докторском халате, делал энергичные знаки кому-то еще, остававшемуся за пределами поля зрения Вика, но Вик уже преодолел страх. Он слишком ослабел, чтобы бояться. Однако этот внезапный испуг, вызванный бесшумным включением ламп, и появление лиц за стеклом (люди в белых халатах казались присяжными-призраками) расчистили часть завалов в его мозгу, и он понял, где находится. Атланта. Атланта, штат Джорджия. Они приехали и забрали его – его, и Хэпа, и Норма, и жену Норма, и детей Норма. Они забрали Хэнка Кармайкла. Стью Редмана. И одному Богу известно, сколько еще народу. Вик испугался и вознегодовал. Конечно, он чихал, и сопли летели во все стороны, но уж наверняка у него не было холеры или той заразы, что убила беднягу Кэмпиона и его семью. Вик тогда немного температурил. Он вспомнил, как Норм Бруэтт споткнулся, и ему пришлось помочь подняться по трапу в самолет. Его перепуганная жена плакала, и маленький Бобби Бруэтт тоже плакал – плакал и кашлял. Надрывным, крупозным кашлем. Самолет поджидал их на небольшой взлетно-посадочной полосе рядом с Брейнтри, но чтобы выбраться из Арнетта, им пришлось проехать блокпост на шоссе 93, и люди там натягивали колючую проволоку… Натягивали колючую проволоку от дороги в пустыню…
