Джесси вообще не хотела спорить. Она так устала. Свет, падающий сквозь окно, по мере приближения заката становился все жарче и краснее. Дул ветер, расшвыривая листья на террасе, которая теперь была абсолютно пуста; вся плетеная мебель теперь была внесена в гостиную. Шумели сосны, хлопала кухонная дверь, собака замерла, а потом снова начала разрывать, разгрызать, жевать.
— Я хочу пить, — со стоном произнесла Джесси.
«Хорошо, тогда мы начнем именно с этого».
Она медленно поворачивала голову, пока не почувствовала солнечное тепло на левой половине шеи и влажные волосы не прилипли к ее щеке, тогда она снова открыла глаза. Оказалось, что она смотрит прямо на стакан с водой, и ее горло непроизвольно издало требовательный хрипящий звук.
«Давай начнем эту фазу наших боевых действий с того, что забудем о собаке, — сказала Руфь. — Собака делает только то, что должна делать, и тебе следует поступать так же».
— Я не знаю, смогу ли я забыть об этом, — ответила Джесси.
«Я думаю, что сможешь, малышка, я уверена в этом. Уж если ты скрыла то, что случилось в тот день, когда погасло солнце, то я уверена, что ты сможешь скрыть все, что угодно».
Джесси подумала, взвесив все «за» и «против», и поняла, что она сможет сделать это, стоит только захотеть. Тайна того дня никогда не была полностью погребена в глубинах ее подсознания, как это бывает в мыльных операх или мелодрамах, хотя, могила, вырытая для тайны, была, достаточно глубокой. Это была какая-то избирательная анестезия, но абсолютно добровольного характера. Если бы Джесси захотела вспомнить о событиях того дня, когда погасло солнце, то она, возможно, смогла бы сделать это.
Как по заказу, перед ее внутренним взором внезапно предстала картина потрясающей ясности: кусочек оконного стекла, зажатый щипцами. Рука в перчатке поворачивала его в дыме маленького костерка.
Джесси поджала ноги к подбородку и отогнала это видение прочь.
«Давай договоримся сразу, — подумала она. Джесси предполагала, что разговаривает с голосом Руфи, но не была в этом абсолютно уверена; она больше ни в чем не была уверена. — Я не хочу вспоминать, понятно? События того дня не имеют ничего общего с днем сегодняшним. Это абсолютно разные вещи, как день и ночь. Конечно, ассоциации понятны — два озера, два летних домика, два случая (тайное молчание бьет довольно больно) сексуальных проказ — но воспоминания о том, что случилось в 1963 году, не смогут помочь мне, а лишь сделают меня более несчастной. Так что давай отбросим эту тему, хорошо? Давай забудем о Черном озере».
— Что ты сказала, Руфь? — хрипло спросила Джесси, отыскивая на стене взглядом батик с изображением бабочки. Но она увидела там другой образ — маленькой девочки, какого-то милого сорванца, сладко пахнущего одеколоном после бритья и вглядывающегося в небо сквозь закопченное стекло — а потом, сомкнувшись над ней, видение отступило.
Джесси еще какое-то время смотрела на бабочку, желая убедиться, что эти старые воспоминания не возвратятся больше, а потом снова посмотрела на стакан с водой. Невероятно, но в нем все еще плавали тоненькие пластинки льда, хотя в сгущающейся темноте комната еще сохраняла тепло послеполуденного солнца.
Джесси скользнула взглядом по стакану, запечатлевая в памяти выступившие по краю прохладные пузырьки воздуха. Она не могла увидеть поднос — его заслоняла полка, — да ей и не нужно было этого, чтобы представить темный, расплывающийся круг от влаги, выступившей на стакане.
Джесси высунула язык и облизнула верхнюю губу, но та была пересохшей.
«Я хочу пить, — зазвучал угрожающе требовательный голос ребенка — чьего-то милого сорванца. — Я хочу и хочу прямо… СЕЙЧАС!»
Но она не могла дотянуться до стакана. Он был так притягательно близко и так недостижимо далеко.
Руфь: «Не сдавайся так легко — если ты смогла попасть пепельницей в собаку, малышка, может быть, ты сможешь дотянуться до стакана. Возможно, у тебя это получится».
Джесси снова подняла правую руку, насколько позволяло ей саднящее плечо, но все же не дотягиваясь до него всего дюйма на два. Джесси застонала, скривившись от боли в горле.
— Вот видишь? — спросила она. — Теперь ты довольна?
Вместо Руфи ответила Хозяюшка. Она заговорила мягко, почти извиняющимся тоном внутри Джесси. «Она сказала, что нужно добраться до него, а не достать его. Это… это не может быть одно и то же».
Хозяюшка рассмеялась, и Джесси снова подумала о том, как удивительно странно чувствовать, что часть тебя смеется, как будто это была действительно какая-то абсолютно отдельная часть. «Если бы у меня было еще несколько голосов, — подумала Джесси, — то у нас получился бы чертовски интересный словесный турнир».
Она еще раз взглянула на стакан, потом снова опустила голову на подушки, так что теперь она могла изучать полку снизу. Полка не была прибита к стене, она видела это; она крепилась на четырех стальных кронштейнах, которые напоминали прикрепленную к стене букву «L». Но полка не была прикручена к ним — Джесси была уверена в этом. Она вспомнила, что однажды, когда Джеральд разговаривал по телефону и бездумно оперся о полку, то ее край начал подниматься, качаясь из стороны в сторону, и если бы Джеральд немедленно не убрал руку, то полка перевернулась бы.
На какое-то мгновение мысль о телефоне отвлекла ее, но только на мгновение. Телефон стоял на низеньком столике перед окном, выходящим на восток, с видом на подъездную дорожку и «мерседес», но с таким же успехом он мог бы находиться и на другой планете. Ее взгляд вернулся к полке, изучая сначала планку, а потом уже и сами L-образные скобы.
Когда Джеральд надавил на свою сторону, то ее сторона поднялась. Если Джесси с достаточной силой нажмет на свою сторону, то поднимет его, и стакан с водой…
— Он может соскользнуть вниз, — задумчиво произнесла Джесси охрипшим голосом. — Он может скатиться на мою сторону. Конечно, с таким же успехом он может соскользнуть в сторону, разбиваясь об пол на мелкие веселенькие кусочки, стакан может столкнуться с каким-нибудь невидимым препятствием, перевернувшись прежде, чем попадет ко мне, но попробовать все-таки стоит, разве не так?
«Конечно же, — подумала Джесси, — Мне кажется, что я собиралась слетать в Нью-Йорк — пообедать в шикарном ресторане и протанцевать всю ночь в фешенебельном танцзале — но после смерти Джеральда, по-моему, планы несколько поменялись. И, не имея возможности добраться до хороших книг — как, впрочем, и до плохих, — я думаю, что стоит попытаться утешить себя хоть чем-нибудь».
