— Закрой глаза, — шепчет он.
И я ему доверяю.
Поэтому я послушно их закрываю.
В этот момент он целует их один за другим. Потом мой подбородок, нос и лоб. Щеки. Оба виска по очереди.
Каждый
сантиметр
моей шеи,
и
он отстраняется от меня так быстро, что ударяется головой о грубую стену. Тут он выдает несколько метких словечек, но потом замолкает. Я застыла, я поражена, и мне вдруг становится страшно.
— Что случилось? — шепчу я и сама не понимаю, почему я так неожиданно перешла на шепот. — Все в порядке?
Адам старается сдержаться, чтобы не поморщиться, но он при этом тяжело дышит и, запинаясь, произносит: «П-прости», — держась при этом за голову.
— Это… то есть я подумал… — Он отворачивается и прокашливается. — Я… я думаю… я подумал… мне показалось, будто я услышал какой-то шум. И я подумал, что кто-то хочет сюда войти.
Разумеется.
Адаму здесь нельзя находиться.
Парни и девушки живут в разных крыльях в «Омеге пойнт». Касл говорит, это делается для того, чтобы девушки чувствовали себя в полной безопасности и им было комфортно у себя в комнатах, и в особенности потому, что у нас общие туалетные комнаты, поэтому в основном у меня с этим нет никаких проблем. Было бы не слишком приятно принимать душ со стариками. Но нам при этом очень трудно выбрать время, чтобы остаться вдвоем. И даже если мы его тайком находим, мы постоянно волнуемся, что нас могут обнаружить.
Адам прислоняется к стене и морщится. Я протягиваю руку, чтобы потрогать его голову.
Он вздрагивает.
Я застываю на месте.
— С тобой все в порядке?..
— Да. — Он вздыхает. — Я просто… то есть я хочу сказать… — Он трясет головой. — Я не знаю. — Он замолкает. Его глаза. — Я сам, черт возьми, не знаю, что со мной.
— Эй! — Я дотрагиваюсь пальцами до его живота. Ткань его рубашки все еще теплая от жара его тела, и я стараюсь не поддаться искушению и зарыться в нее лицом. — Все в порядке, — уверяю я. — Ты просто проявил осторожность.
Он улыбается, но улыбка получается какой-то грустной:
— Я говорю не о голове.
Я внимательно смотрю на него.
Он открывает рот, но потом закрывает. И снова открывает:
— Я хочу сказать… то есть… вот это все… — Он указывает рукой на себя и меня.
Но он не договаривает. И не смотрит на меня.
— Я не понимаю…
— Я теряю рассудок, — говорит он, вернее, шепчет, как будто сам не уверен, что произносит вслух эти слова.
Я смотрю на него. Я смотрю и моргаю и пытаюсь подобрать слова, которые не нахожу и не могу высказать.
Он трясет головой.
Потом резко хватается рукой за свой затылок, но выглядит при этом таким смущенным, а я не могу понять почему. Адам не смущается. Адам никогда не смущается.
Когда он наконец начинает говорить, голос у него становится хриплым:
— Я так долго ждал, чтобы быть с тобой. Я хотел этого… Я хотел тебя так долго, и вот теперь, после всего…
— Адам, о чем ты го…
— Я не могу спать. Я не могу спать, и я думаю только о тебе… все время, и я не могу… — Он замолкает. Прижимает ладони ко лбу. Крепко зажмуривается. Поворачивается к стене, и я не вижу его лица.
— Ты должна знать… тебе придется узнать, — выдавливает он, как будто эти слова забирают у него силы, — что я никогда так ничего не хотел, как я хотел тебя. Ничего. Потому что вот это… это… я хочу сказать… Боже, я хочу тебя, Джульетта, я хочу, хочу…
Слова замирают, и он поворачивается ко мне, глаза его сияют, все эмоции отражаются на его лице. Его взгляд задерживается на моем теле, причем так долго, что уже загорается спичка, которая может поджечь легко воспламеняемую жидкость, текущую в моих жилах.
Я вспыхиваю.
Я хочу что-то сказать, что-то правильное, уверенное и ободряющее. Я хочу сказать ему, что я все понимаю, я сама хочу того же, я тоже хочу его, но этот момент кажется слишком перенасыщенным эмоциями и одновременно таким реальным, что я наполовину убеждена в том, будто я сплю. Это похоже на то, что я мысленно произнесла все буквы алфавита и уже дошла до последней, как вдруг вспомнила, что кто-то изобрел еще и слова, и в этот миг он отводит от меня взгляд.
Он нервно сглатывает, опустив глаза. И смотрит куда-то в сторону. Одна его рука остается у него в волосах, другая сжата в кулак у самой стены.
— Ты понятия не имеешь, — хрипло продолжает он, — что ты делаешь со мной. Что ты заставляешь меня чувствовать. Когда ты дотрагиваешься до меня… — Он проводит дрожащей рукой по лицу. Он чуть ли не смеется, но при этом тяжело дышит, он не хочет встречаться со мной взглядом. Он делает шаг назад и тихо ругается. Потом прижимает кулак ко лбу.
— Господи! Что за чертовщину я несу?! Вот дерьмо! Дерьмо. Прости… забудь… забудь обо всем, что я говорил… мне надо идти…
Я пытаюсь остановить его, хочу заговорить, хочу сказать ему, что все хорошо, все в порядке, но сейчас я нервничаю, причем очень сильно, я смущена, потому что мне ничего не понятно. Я не понимаю, что происходит и почему он так не уверен во мне и в нас, и насчет меня и его, и в том, что будет с ним и со мной, и обо всех прочих местоимениях, какие только существуют. Я не отвергаю его. Я никогда его не отвергала. Мои чувства к нему всегда были прозрачны — у него нет причины чувствовать неуверенность во мне или рядом со мной, и я не понимаю, почему он смотрит на меня, словно что-то не так…
— Прости меня, — продолжает он. — Я… я не должен был ничего говорить. Я просто… Я… вот черт! Мне не надо было приходить. Мне надо идти… Я должен идти…
— Что? Адам, что случилось? О чем ты говоришь?
— Это была плохая затея. Я такой дурак… Я не должен вообще быть здесь…
— Никакой ты не дурак… все в порядке… все хорошо…
Он хохочет, но смех его, хоть и громкий, какой-то пустой. Отголосок неестественной улыбки еще остается на его лице, когда он замолкает и смотрит в какую-то точку, которая находится где-то за мной. Он долгое время молчит, но потом начинает говорить снова.
— Что ж, — он старается казаться веселым и радостным, — это не то, что думает Касл.
— Что? — Он застал меня врасплох. Я начинаю понимать, что теперь мы говорим вовсе не о наших с ним отношениях.
— Да. — Неожиданно он сует руки в карманы.
— Нет.
Адам кивает. Пожимает плечами. Смотрит на меня и отводит взгляд.
— Я не знаю, я так думаю.
— Но тестирование… оно… то есть… — Я мотаю головой и не могу остановиться. — Он что-нибудь обнаружил?
Адам не смотрит на меня.
— Боже мой, — говорю я шепотом, как будто если я произнесу эти слова очень тихо, мне станет легче. — Значит, это правда? Касл прав? — Мой голос чуть повышается, мышцы начинают напрягаться, и я не знаю почему, но это чувство очень похоже на страх, и он быстро ползет вверх по моей спине. Мне не надо бояться, если выяснится, что у Адама тоже имеется дар, подобный моему. И я должна была знать, что выяснить это не так-то просто, очень даже непросто. У Касла была своя собственная теория — будто Адам может дотрагиваться до меня, потому что он сам обладает некоей энергией, которая позволяет ему делать это. Касл не поверил в то, что иммунитет Адама к моей энергии мог оказаться счастливым совпадением. Он полагал, что тут крылось нечто гораздо большее с научной точки зрения. А я всегда верила именно в то, что мне просто повезло.
