– Зря вы так, Григорий Ефимович, – Симанович наконец посмотрел прямо на «старца». – На разных там кликуш дел в ведомстве его превосходительства генерала Джунковского не заводят. Да и на Митю он не похож. Вполне нормальный, как мне рассказывали, человек, кстати, семинарию закончил.
– Из духовных, что ли?
– Нет, из учителей.
– Так почему же на него глаз положили?
– Да из-за предсказаний все тех же…
– Ты давай не тяни, чего все вокруг да около, что он такое изрек?
– За полгода предсказал смерть Петра Аркадьевича, – Симанович сделал большие глаза и с торжеством посмотрел на хозяина: на-ко вот!
– Это Столыпина, что ли?
– Его-его, – подтвердил Симанович, – все сошлось до мельчайших подробностей.
Распутин потеребил бороду, задумчиво посмотрел на Симановича, голубые глаза потемнели, взгляд как бы ушел в себя.
– А не врешь? – неожиданно спросил он.
– Помилуйте, зачем?
– Что ж ты его не повидал?
– Пытался, да не пустили, рогожские-то бородачи, сами знаете… Надавить на них невозможно.
– Так он что, истинный кержак? – продолжал пытать Распутин.
– Да нет, насколько я понял, у него с богом свои отношения. Он и не православный.
– Из ваших, что ли?
– В деле об этом сказано очень кратко, но можно понять, что он верит как-то по-своему.
– Уж не из хлыстов ли?
Симанович неопределенно пожал плечами.
– Ничего толком тебе поручить нельзя. За что только деньги плачу? Привези его в Питер.
– Никак невозможно, – Симанович скорчил гримасу, из которой следовало, что с великим бы удовольствием, но никак не получается.
– Что же, мне самому в первопрестольную ехать?
– Самое лучшее, самое лучшее, – зачастил Симанович, – вам рогожцы не откажут.
– А Джунковский-то об ем знает? – поинтересовался Распутин.
– Начальник корпуса жандармов его превосходительство генерал Джунковский может о нем и не знать, но в его ведомстве извещены, это точно.
– А как этого пророка прозывают?
– Рогожские зовут Серапионом. Это не настоящее его имя, но он отзывается только на него.
– Значит, говоришь, нужно ехать, – Распутин задумчиво поковырял пальцем в носу. – Ну, коли нужно, поехали!
На Рогожской встретили их неласково. Да и какая радость: вся Россия только о Распутине и говорит, да называет-то как – «святой черт». Черт не черт, но уж больно к властям близок, а староверы издавна властей сторонились. Рогожцы жили неплохо, да что там неплохо – хорошо жили, твердо, уверенно, с достоинством. А почему бы не жить? Сколько по Москве купцов, фабрикантов-миллионщиков двумя перстами крестятся! Веру свою исконную, древнее благочестие чтут. Хотя бы те же Мамонтовы, Третьяковы. Нынче, конечно, не в моде волосы в кружок стричь да от табачного зелья отмахиваться, не те времена, однако о корнях своих не забывают. Поэтому живет и процветает Рогожское кладбище, а вместе с ним скит и все, кто при ските состоит. Во все уголки империи и даже за границу тянутся отсюда ниточки. И нет различия, куда: на Алтай или, скажем, в Австрию. Хоть в глухомань, хоть в европейскую столицу вмиг доносится нужная весть до братьев-единоверцев.
Долго совещались бородатые начетчики, пускать или не пускать Гришку в скит, удовлетворить ли его просьбу о встрече с Серапионом. И пускать не хочется, и боязно, все же силу сей муж нечестивый имеет огромную. Решили все же пустить. Но одного, без провожатых, так и велено было передать.
Под вечер прикатил Распутин на Рогожское кладбище. Уже смеркалось, мела декабрьская поземка. Он вышел из ландо и, перекрестившись на поблескивающие золотом купола, двинулся к воротам. Здесь его уже ждали. Молча повел молодой парень мимо церкви, подворья, потом через кладбище, сквозь заснеженные ряды памятников, склепов, мавзолеев. Наконец подошли к небольшому двухэтажному домику, стоящему среди старых высоченных лип. Летом, должно быть, его совсем не видно среди густой листвы. Приходилось Распутину и раньше бывать на Рогожском кладбище во время своих скитаний по Руси. Тогда еще никому не ведомый странник в толпе себе подобных калик перехожих искал пути к удаче. Но на Рогожском Распутину «не глянулось». Суровое благочестие раскольников не отвечало его устремлениям. И вот теперь судьба снова привела сюда.
В жарко натопленной полутемной горнице находился какой-то древний седобородый старец. Распутин поздоровался, перекрестился на громадный киот с иконами, перед которыми теплилось несколько лампадок.
Заметив, что гость крестится щепотью, старец сурово поджал губы, но ничего не сказал. Некоторое время сохранялось молчание.
– Ну, где он? – не выдержав, грубо спросил Распутин.
– Судьбу свою хочешь узнать, – насмешливо сказал старец.
– Не за себя пекусь, – отозвался Григорий.
– Не лукавь, – голос старца посуровел, – истинные мысли твои мне ведомы, как ведомо и сатанинское предназначение твое, – при этих словах старец перекрестился.
– Ну начал буровить, – произнес презрительно Распутин, – а коли я от лукавого, так чего пустили меня в обитель? Или боитесь?
– На все воля божья, – старец отвернулся к иконам и вновь перекрестился, – бояться нам тебя не пристало, а что допустили тебя сюда, так, может, для скорейшего твоего низвержения.
– Я не Аман, да и ты не Мардохей, – засмеялся Распутин, – а уж коли пустили, то не надо мне проповеди читать, и без вас пастырей хватает. Не будем попусту препираться, – миролюбиво заключил он, – давай-ка лучше веди меня к вашему Серапиону.
– Проведу в свой черед, – отозвался старец, – однако не проповеди я тебе читал, а наставить хотел. С твоим даром много пользы принести можно.
– Вот я и приношу, – равнодушно сказал Распутин. Чувствовалось, что ему надоел бессмысленный разговор. Почувствовал это и старец.
– Ладно, пойдем, – хмуро произнес он.
«Так-то лучше», – подумал Распутин и двинулся следом.
Перед низенькой дверью они остановились.
– Подумай еще раз, Григорий, – произнес старец, – стоит ли тебе переступать этот порог?
Вместо ответа Распутин нетерпеливо толкнул дверь.
Небольшая комнатка нисколько не напоминала монашескую келью, скорее гостиничный номер. Стол, кровать под пологом, на стене какие-то олеографии. Яркий свет пятилинейной керосиновой лампы заливал комнату. На небольшом диванчике лежал человек и читал книгу. При виде посетителя он поднялся, шагнул навстречу. Распутин впился в него глазами. Ничего особенного, плюгавый, одет, как одеваются мелкие чиновники, жилетка вон даже лоснится от ветхости. Пытаясь скрыть разочарование, он изобразил на лице дружелюбную улыбку.
Усмехнулся и хозяин комнаты.
– Эвон кого принесло, – промолвил он, – садитесь, Григорий Ефимович, – он кивнул на потертое кожаное кресло. – Чем обязан?
