– Таятся, – прохрипела Триша, горло сжал страх. – Да, именно это слово я и позабыла. Спасибо тебе. – А потом двинулась вперед, потому что зашла слишком далеко, чтобы повернуть назад. Даже если кто-то и затаился впереди, чтобы убить ее, она зашла слишком далеко, чтобы повернуть назад.
На этот раз то, что выглядело твердой землей, – землей и оказалось. Поначалу Триша не позволяла себе в это поверить, но по мере того, как она подходила все ближе и ближе и видела перед собой только зеленые кусты и деревья, в ней проснулась надежда. И болото, по которому она шла, становилось все мельче. Вода едва достигала середины голени, хотя раньше ей случалось брести и по пояс в воде. Она наткнулась еще на две кочки, на которых рос орляк. Его было гораздо меньше, чем на Острове орляка, но Триша сорвала и съела те стрелки, что встретились ей. Сладкие, оставляющие во рту привкус горечи. У них зеленый вкус, подумала девочка. Она бы набрала больше орляка и положила в рюкзак, но в других местах он ей не встретился. Триша об этом не грустила. Детям свойственна беззаботность: орляк утолил чувство голода, а подумать о том, что она будет есть в следующий раз, она еще успеет. Триша шла к берегу, срывая на ходу молодые побеги орляка. Сначала отправляла в рот лист, закрученный в тугие «завитки», потом приходил черед стебля. Ил, в который по-прежнему погружались ноги, ее не смущал. Она привыкла к болоту, не испытывала к нему никакого отвращения.
Потянувшись к нескольким оставшимся стрелкам орляка на второй кочке, Триша вдруг замерла. Потому что вновь услышала жужжание мух. И на этот раз звучало оно куда как громче. Если бы была такая возможность, Триша ушла бы в сторону, сделала бы крюк, но болото в этом месте заканчивалось кладбищем утонувших веток и кустов. В этом месиве дерева и воды оставался лишь один более-менее свободный проход, по которому и могла пройти Триша, если только она не хотела еще два часа бороться с подводными заграждениями, рискуя застрять в них или серьезно поранить ногу.
Но и в этом проходе ей пришлось перелезать через упавшее в воду дерево. Упало оно недавно. Пожалуй и не упало, а его свалили. Триша увидела следы когтей на коре; а разлом у самого комля был совсем свежим. Словно дерево это попалось кому-то на пути и этот кто-то походя пнул его, переломив, как спичку.
Жужжание все набирало силу. Туловище лосенка, вернее, то, что от него осталось, лежало рядом с зарослями орляка, аккурат у того места, где Триша наконец-то выбралась из болота. Лежало двумя частями, соединенными змеями кишок. Одну ногу отгрызли, и она стояла у дерева, словно костыль.
Триша прижала ко рту тыльную сторону ладони и торопливо прошла мимо. Тошнота подкатывала к горлу, и она прилагала все силы, чтобы не дать желудку вывернуться наизнанку. Зверь, который убил лосенка, хотел, чтобы ее вырвало. Неужели такое возможно? Рациональная часть ее сознания (а она никуда не делась) утверждала, что нет, но Триша уже не могла отрицать, что кто-то сознательно изгадил останками лося две самые большие плантации орляка, которые встретились ей на этом болоте. А если кто-то такое сделал, почему не поверить в то, что этот кто-то хотел, чтобы она рассталась с теми крохами, которые ей удалось отправить в рот?
Да. Хотел. Почему нет? А теперь забудь об этом. И, ради Бога, не вздумай блевать.
Постепенно, по мере того как она все дальше уходила на запад (теперь, когда солнце опустилась к самому горизонту, выдержать нужное направление не составляло труда), приступы тошноты ослабели, а жужжание мух поутихло. Окончательно справившись с тошнотой, Триша остановилась, сняла носки, надела кроссовки. Выжала носки, расправила, посмотрела на них. Она помнила, как прошлым утром надевала носки в своей сэнфордской спальне, сидела на краешке кровати и надевала, напевая себе под нос «Покрепче обними меня… чтоб я почувствовал тебя». То была песня группы «Бойз то да Максс»; она и Пепси тащились от «Бойз то да Максс», особенно от Адама. Она помнила полоску солнечного света на полу. Она помнила постер «Титаника» на стене. Воспоминания о том, как она надевала носки, были очень четкие, но и очень давние. Триша предположила, что точно так же старики, вроде бабушки, помнят эпизоды своей молодости. Теперь же носки более напоминали решето: дырки, соединенные нитками, и ей захотелось плакать (возможно, потому, что и себе она казалась таким же решетом). Но Триша сдержалась. Скатала носки и положила в рюкзак.
Она застегивала пряжки, когда вновь услышала стрекотание вертолетных лопастей. На этот раз гораздо ближе. Триша вскочила, завертелась на месте. Вон они, два вертолета, далеко на востоке, черные на фоне синего неба. Чуть похожие на стрекоз, которые парили над Болотом мертвого лося. Махать руками и кричать смысла не было: вертолеты отделял от нее миллиард миль, но она и махала, и кричала. Ничего не могла с собой поделать. И угомонилась, лишь охрипнув.
– Посмотри, Том. – Теперь она лишь взглядом провожала вертолеты. – Посмотри, они пытаются меня найти. Если б они подлетели чуть ближе…
Но они не подлетели. Путь их лежал с севера на юг, и они скрылись за лесом. Триша стояла не шевелясь, пока шум от вертолетных лопастей не растворился в стрекоте цикад. Тогда она глубоко вздохнула и присела, чтобы завязать шнурки кроссовок. Она не чувствовала, что за ней наблюдают, хоть в этом ей…
Ах ты, лгунья, возразил ей ледяной голос. В нем слышалась насмешка. Ты маленькая лгунья.
Но она не лгала, во всяком случае, намеренно. Она так устала, в голове у нее все перемешалось, вот она уже и не и не знала, что чувствовала… за исключением голода и жажды. А не вернуться ли, чтобы набрать орляка, мелькнула в голове мысль. Его ростки занимали немалую территорию, и она могла избежать тех мест, где лежала туша лосенка и пролилась его кровь.
Она подумала о Пепси, которая иногда злилась на Тришу, если та царапала коленку, когда они катались на роликах, или падала, когда они лазали по деревьям. Если Пепси видела слезы, наворачивающиеся на глазах Триши, она говорила: «Хватит распускать слюни, Макфарленд». Видит Бог, она не могла позволить себе распускать слюни из-за мертвого лося, определенно не могла, но… но она боялась, что зверь, убивший лосенка, все еще здесь, затаился и наблюдает. В надежде, что она вернется.
А насчет того, чтобы пить болотную воду… Во-первых, она грязная. Во-вторых, с мертвыми насекомыми и личинками комаров. Могут личинки развиваться в желудке человека? Наверное, нет. Хотела она проверить это на себе? Ни в коем разе!
– Наверное, я еще наткнусь на орляк, – решила она. – Правильно, Том? И на ягоды тоже. – Том не ответил, и Триша двинулась дальше, прежде чем сомнения в принятом решении возьмут верх.
