3.
Отец, вернулся домой встревоженный и безмерно уставший от бесплодных поисков непонятного животного, изводившего скотину и птицу в окрестных деревнях. Тварь была неуловима. Чувствовалось, хищник находится где-то рядом, его взгляд словно «прожигал» спину. Сначала отец был уверен, что всё это волчьи проделки, отрицая странность в нападении на домашних животных. Какими только способами он не пытался отловить «серого разбойника», но зверь не шёл на приваду. А капканы, с таким умением расставленные отцом, словно в издёвку, оказывались захлопнуты и пусты. Неизвестный убийца был хитёр и вездесущ. За одну ночь он мог покрыть расстояние в сотню километров, вырезав скот на двух противоположных концах заповедника, при этом не оставив после себя следов. Все егеря заповедника пытались выследить тварь, но та как будто насмехалась над ними.
Узнав об исчезновении матери, отец почернел лицом. Я высказал предположение, что она отправилась в общину староверов. Последнее время все её бессмысленные речи сводились к этому. Но у отца было иное мнение. А увидев кошака, льнущего к ногам Марии и угрожающе скалящегося, разом сник, словно стал меньше ростом, и спешно оседлав коня, отправился на поиски матери.
* * *
Её нашли через неделю, совершенно случайно. Компания местных деревенских ребятишек отправилась в лес за ягодами, которых, как я уже говорил, был богатый урожай в то лето. Дети набрели на заросли малины, полностью заполонившие глубокий овраг. Ребятишки рассказывали потом, что начав спускаться туда, им было совсем не страшно поначалу. Ягоды на кустах висели такие большие, спелые, и чем глубже забиралась малышня в малинник, тем крупнее и сочнее становилось лакомство. Они с упоением наполняли туеса, и, конечно, ели плоды, срывая с кустов. Дети не заметили, как оказались в самом низу. Там было сумеречно и необычно тихо. Ветерок не добирался до верхушек кустарника, птицы молчали, и насекомые внезапно прекратили свой стрекот. Ребята, инстинктивно почувствовав опасность, сбились в кучу, в этот момент в кустарнике зашуршало и защёлкало. С резким шумом, откуда ни возьмись из зарослей вылетел огромный, угольно – чёрный ворон и опустился на тонкую ветку малинового куста. Потом один из мальчишек припомнил, что это выглядело так, словно крупная птица совершенно не имела веса, тонкий прут под ней даже не прогнулся. Ворон молча, зловеще разглядывал детвору круглым глазом, странного багрового цвета. Дети замерли, затаив дыхание. Ворон громко каркнул и исчез. Да, да, не улетел, а просто растворился в воздухе. И тут они увидели её, вернее, то немногое, что осталось. Кожа и волосы. Будто сдутая резиновая кукла, растянутая на кустах. С истошным криком детвора взбиралась по крутому подъёму из оврага, и, не переставая визжать, бежала до самой деревни. Многие из них не оправились от этого потрясения: две девочки начисто потеряли реальное восприятие мира.
Отец так и не смог примириться со смертью матери. Через месяц он повесился в конюшне, не оставив прощальной записки. Хотя я думаю, без Марии и здесь не обошлось. При скептическом отношении к богу и всему мистическому и непонятному, отец твёрдо стоял на одном: не человек распоряжается, когда ему жить, а когда пора умирать. Поэтому в то, что он сам смог уйти из жизни, я не поверил и не верю до сих пор.
* * *
Мы остались втроём. По долгу службы я проводил много времени в больнице, так как штат врачей был невелик. Жена была наедине с дочерью и её диким соглядатаем, и вскоре я стал замечать, что с ней происходит неладное. Я заговорил о том, что её необходимо обследовать, уговаривал съездить в областной центр, в клинику. Анна только грустно улыбалась и находила множество причин, чтобы отложить поездку. Она начала терять вес, восковая бледность покрывала лицо. И совершенно перестала спать ночами. Узнал я об этом случайно, встав как-то ночью за естественной надобностью. Анна, с безумным лицом, сидела на кровати, подтянув ноги к груди и вцепившись в какую-то книгу. Она не отрывала глаз от дверного проёма. Я зажёг прикроватный светильник, и с трудом разжав сведённые судорогой пальцы жены, вытащил из них книгу. Это был Новый завет. Я открыл его на заложенной странице, и в глаза мне сразу бросились строки: « И дано ему было вложить дух в образ зверя, чтобы образ зверя и говорил и действовал так, чтобы убиваем был всякий, кто не будет поклоняться образу зверя».
Летнее тепло резко сменилось на осеннее ненастье. Обещанное метеорологами, бабье лето заблудилось в неведомых далях, так и не добравшись до заповедника. Деревья под тяжёлыми, беременными дождевой хмарью, тучами стояли темным мрачным монолитом. Серые дни, чёрные ночи. Безысходность витала в воздухе.
Мария целыми днями пропадала в лесу со своим диким четвероногим компаньоном, не считая нужным сообщать о возвращении и уходе. Она не спала дома, не ела домашнюю пищу. Поначалу я успокаивал себя, что в заповеднике изобилие ягод, орехов и грибов, а в небольшой мелкой, но чистой речушке можно из-под камней руками наловить раков, а если повезёт, то и поймать скользкого налима. С приближением холодов я всё чаще задавал себе вопрос: «Чем или кем питается моя дочь?» Да и бродить под стылым нудным дождём часами невозможно. Значит существовало убежище, схрон от непогоды и случайных непрошенных гостей.
Зима не торопилась свергнуть с трона осень. Чаща, ощетинившись голыми, корявыми в наготе ветвями, наводила тоску и сюрреалистический ужас. Дни укорачивались, сморщивались до нескольких часов зыбкого света. Казалось, что за рассветом сразу наступал закат. И в бесснежии чернота поглощала все полутона и оттенки.
Жители окрестных сёл были встревожены не на шутку. Неуловимый убийца совсем распоясался. Не проходило ни одного дня, чтобы мифическая чупакабра не поживилась кровью домашних животных. Кроме того, она принялась и за крупную скотину. Мне стало известно о нескольких случаях нападения на коров. Единственное, что не изменилось - её отличие от хищников. Тварь по-прежнему полностью обескровливала жертву, не интересуясь мясом.
Поведение Анны настораживало и беспокоило меня всё сильнее. Она вздрагивала от любого шороха. Замирала на полуслове, словно прислушиваясь к звукам, доступным только ей. Когда я пытался отвлечь жену, она прикладывала к губам указательный палец, шикала на меня, а у самой в глазах плескался откровенный ужас. Сколько бы я ни допытывался, что ей слышится, она не рассказывала.
А потом у жены начались галлюцинации. В зеркальных поверхностях ей чудились мерзкие чудовища и отвратительные лица чужеродных созданий, зовущих её к себе. Анна изуродовала всю полированную мебель с помощью пемзы и грубой наждачной бумаги, которую отыскала среди отцовских столярных инструментов. Она завесила простынями большие зеркала, а маленькие закопала возле выгребной ямы. Шторы на окнах оставались постоянно задёрнутыми, а стёкла заляпаны грязными разводами. Когда я возвращался из больницы, Анна неизменно сидела в старом кресле, сжавшись в комок, и прятала лицо в колени, а кисти рук - в длинные рукава кофты. Я заговаривал с ней, но она молчала и вслушивалась в нечто неслышимое мне, по-птичьи наклоняя голову к плечам. От моих попыток дать успокоительные лекарства или снотворное Анна всячески уклонялась. Я не понимал, как ей удавалось распознать питьё с подмешанным препаратом, но она ни разу не выпила снадобье, способное усыпить её.
