– Чего? – мигнул я.
– Что она сказала, когда ты к ней заявился? – Он посмотрел на меня и помрачнел. – Ты же поехал за ней? Или нет?
А надо было? Этого она и хотела? Как доказательство, что она мне нужна, что я ее люблю, что не могу без нее? Должен я был броситься за ней, как герой какой-нибудь, и завоевать ее снова? И было у меня такое тяжелое чувство, что да, должен был, что именно этого она и хотела, что этого она и ждала. Я посмотрел на Дэвида и медленно покачал головой.
– Нет. Не поехал.
– Ну, парень, ты дал. Все проворонил. Теперь тебе ее никогда не вернуть. Давно это было?
– Два месяца.
Он покачал головой.
– Она себе уже нашла другого. Ты упустил возможность, друг. Ты пытался с ней связаться хотя бы?
– Я не знал, куда она направилась.
– Надо было позвонить ее родителям. Они знали бы.
– Она сказала, что хочет начисто обрезать все контакты и не видеть больше друг друга. Сказала, что так легче:
– Они всегда что-нибудь такое говорят. Но что они говорят и что хотят сказать – это две разные вещи.
Какое-то движение возникло у дверей. Стюарт.
– Эй, девочки, – сунул он голову в дверь. – Хватит вам трепаться. Возвращайтесь к работе.
Я быстро схватил ручку и нагнулся над инструкцией.
– А у меня перерыв, – ответил Дэвид, поедая очередной чипе. – Еще пять минут.
– Тогда отдыхайте в комнате отдыха, где вы не будете мешать... – пауза, пока он вспоминал мое имя... – Джонсу.
– Ладно.
Дэвид медленно встал и ухмыльнулся мне, выходя из комнаты вслед за Стюартом.
Я улыбнулся в ответ, но у меня внутри все шло кувырком.
Что они говорят и что хотят сказать – это две разные вещи.
И было у меня тяжелое чувство, что он прав.
* * *
На фривее была пробка – на скоростной полосе столкнулись три машины, и домой я добрался только около половины седьмого. Я поставил машину в гараж и поднялся по лестнице к себе домой. Открывая дверь, я сунул руку в почтовый ящик и посмотрел почту. Счет от газовой компании, «Пеннисейвер» за эту неделю... и что-то вроде открытки.
Открытки? Кто может мне послать открытку?
Джейн?
Надежда взмыла к небесам. Может быть, она устала ждать, пока я ее найду. Может быть, она решила связаться со мной. Может, она без меня скучает, как я без нее.
Я быстро сорвал конверт и увидел на изображении воздушного шара в голубом небе слова:
«С днем рождения!»
Я развернул открытку.
На белом фоне с изяществом лазерного принтера было написано:
"Сднем рождения от твоих друзей в «Отомейтед интерфейс, инкорпорейтед» ".
Сердце у меня упало.
Формальное поздравление с работы.
Я смял открытку, бросил ее через перила лестницы и смотрел, как она падает до самого дна.
У меня послезавтра день рождения.
А я почти забыл.
в свой день рождения я вводил информацию в компьютер и сохранял на диске, вводил и сохранял. Дэвид заболел, и я был в офисе один. Вечер я провел у телевизора. На работе никто по случаю моего дня рождения ничего не предпринял. Я и не ожидал другого, но наполовину ожидал звонка от Джейн – или хотя бы открытки. Она знала, как важен для меня мой день рождения. Конечно, не было ничего. Самое грустное было, что мои родители тоже про день рождения напрочь забыли. Ни подарка, ни открытки, ни даже телефонного звонка.
Я пытался им позвонить несколько раз, но линия была занята, и в конце концов я это бросил.
Я подумал, что через пять лет мне будет тридцать. Помню, как тридцать лет исполнилось моей маме. Ее друзья устроили ей день рождения сюрпризом, и все весело напились, и мне разрешили лечь спать попозже. Мне тогда было восемь, а мама мне казалась такой старой.
Я тоже старел, но, странное дело, я этого не чувствовал. Если верить профессору культуральной антропологии, лекции которого я посещал, в американской культуре нет обряда посвящения, формальной инициации мужчины, четкой грани между детством и взрослостью. Может быть, поэтому я во многих отношениях чувствовал себя ребенком. Я не чувствовал себя так, как, должно быть, ощущали себя в моем возрасте мои родители, не видел себя таким, какими видели себя они. Да, я живу жизнью взрослого, но чувства мои остаются чувствами ребенка, отношение к жизни и интересы – как у подростка. Я на самом деле не вырос большой.
А мне уже двадцать пять.
Всю ночь я думал о Джейн, думал о том, чем мог бы стать для меня этот день рождения, чем должен был стать и чем не стал.
Спать я пошел, надеясь против ожидания, что телефон зазвонит.
Он молчал.
Где-то после полуночи я заснул.
День Благодарения настал и миновал, и я про вел праздник у себя дома наедине с собой, глядя по телевизору очередную «Сумеречную зону» на пятом канале и гадая, что сейчас делает Джейн.
Родителям я пытался позвонить раньше, несколько раз, надеясь набиться на приглашение на праздничный обед, но все время никого не было дома. Они приглашали нас с Джейн на День Благодарения последние три года, но мы каждый раз отвирались занятиями, работой или еще чем-нибудь. На этот раз, когда я хотел пойти, когда мне это было по-настоящему нужно, приглашения не было. Я, в общем, не удивился, но некоторое чувство обиды побороть не мог. Я понимал, что мои родители ничего плохого в виду не имели, что они не то чтобы нарочно меня не пригласили – просто они могли решить, что и на этот раз у нас с Джейн свои планы, но у меня-то никаких планов не было, и я отчаянно хотел, чтобы они мне какие-то предложили.
Я все еще им не сказал, что расстался с Джейн. Я им с тех пор даже не звонил. Мы никогда не были очень уж близки, и подобный разговор заставил бы меня чувствовать себя весьма и весьма неловко. Я уже слышал миллион вопросов: как это случилось? Почему случилось? По чьей вине? А вы, ребята, собираетесь как-нибудь это наладить? И мне не хотелось такое с ними обсуждать. Я просто не хотел иметь с этим дело. Пусть лучше узнают позже, из вторых рук.
На случай, если я поеду к ним в Сан-Диего на День Благодарения, я приготовился лгать, что Джейн приболела в последнюю минуту и сейчас у своих родителей. Довольно неуклюжая и жалкая отговорка, но я не сомневался, что мои родители ее проглотят. В таких вещах они были очень доверчивы.
Но я никак не мог с ними связаться. Конечно, я мог бы сам себя пригласить. Просто явиться сюрпризом в четверг утром. Но почему-то мне это было трудно сделать.
Так что я остался дома, валяясь на кушетке и глядя «Сумеречную зону». На праздничный обед я сделал себе макароны с сыром. Был я чертовски подавлен, и никогда в жизни не чувствовал себя таким одиноким и таким покинутым.