Сет Грэм-Смит - Президент Линкольн: охотник на вампиров

Я соблюдал расстояние в четверть мили: до меня доносились редкие окрики надсмотрщика, но вампир не смог бы расслышать мои осторожные шаги.

К тому моменту, как они достигли плантации в восьми милях от города и в миле от восточного берега реки, уже начинало темнеть.

Плантация ничем не отличалась от тех, что мне уже доводилось видеть по берегам Миссисипи. Кузница. Дубильная мастерская. Мельница. Склады, различные механизмы, станки, сараи, стойла и примерно двадцать пять бараков для рабов вокруг хозяйского дома. Моим глазам предстали однокомнатные хижины, в которых могло ютиться до дюжины негров. Спали они на земляном полу или на тюфяках, набитых кукурузными листьями. Рабы зажигали смоляные факелы, чтобы женщины могли допоздна заниматься рукоделием. Днем на темных полях вокруг стоял шум и кипела работа. Сотни мужчин рыли длинные канавы. Женщины в палящий зной тащили плуги. Белые надсмотрщики разъезжали верхом и за малейшую провинность хлестали негров по голым спинам. В центре находился хозяйский дом. Рабам, работавшим там, «посчастливилось» не надрываться в полях, однако их существование нельзя было назвать легким — их точно так же пороли за ничтожнейший проступок. В довершение всего рабыни любого возраста не могли защититься от немыслимых хозяйских причуд.

Эйб, держась в отдалении, наблюдал, как двенадцать рабов провели мимо maison principale[17] и водворили в большой амбар, освещенный факелами и висячими масляными лампами. Авраам спрятался за сараем ярдах в двадцати и через открытые двери отчетливо видел все, что происходило внутри.

Здесь к ним присоединился рослый негр. Хозяин с надсмотрщиком удалились в дом. Щелкая плетью, негр приказал рабам выстроиться в шеренгу в центре амбара. Затем им велели сесть. Веревку так и не сняли. Вошла мулатка с большой корзиной. Рабы помрачнели: без сомнения, им доводилось слышать, что иные хозяева клеймят негров. К счастью, корзина оказалась набита едой, и рабам разрешили есть сколько душе угодно. Я видел, как их глаза загорелись при виде жареной свинины и кукурузных лепешек, коровьего молока и пригоршней леденцов. На лицах отразилось облегчение — до этой минуты рабы гадали, какие жестокости поджидают их. Теперь они не могли оторваться от еды.

Эйб решил, что поторопился с выводами. Пример Генри доказывал, что вампиры порой способны творить добро. И сдерживаться. Неужели этих рабов купили, чтобы отпустить на волю? Или, по меньшей мере, хозяин собирается хорошо обращаться с ними?

Пир продолжался, кажется, около получаса. Затем я увидел, как к амбару со стороны дома идут несколько белых мужчин. Всего я насчитал десять человек, включая хозяина, за которым я следил от Нового Орлеана. Все разного возраста и телосложения, однако все, по-видимому, люди весьма обеспеченные. Когда они приблизились, рослый негр снова щелкнул плетью, приказал рабам подняться на ноги и принялся отвязывать веревки у них с поясов. Мулатка забрала корзину и неторопливо направилась прочь.

Белые собрались у входа, один из них что-то передал хозяину (подозреваю, что деньги) и подошел к рабам. Я наблюдал, как он прохаживался перед ними, тщательно осматривая каждого. Наконец он остановился за спиной у самой толстой пожилой женщины и застыл в ожидании. Один за другим остальные восемь мужчин заплатили хозяину, осмотрели оставшихся рабов и встали у них за спиной. Девять гостей заняли свои места. Негры не осмеливались обернуться. Они уставились себе под ноги. Девять рабов остались на месте, а оставшихся троих рослый негр вывел из амбара в темноту. Что стало с этими несчастными, мне неведомо. Знаю только, что, когда их увели, меня охватило беспокойство: что-то вот-вот должно было случиться. Но что именно, я не понимал. Только чувствовал, что это будет ужасно.

Эйб оказался прав. Удостоверившись, что остальные рабы ушли достаточно далеко, седобородый хозяин свистнул. Тут же девять пар глаз наполнились чернотой, показалось девять пар клыков, и девять вампиров впились сзади в беспомощных жертв.

Первый вампир ухватил толстую женщину за голову и так крутанул, что ее подбородок уперся в позвоночник. Умирающая смотрела в чудовищное лицо своего убийцы. Другая женщина вскрикнула и рванулась, ощутив, как острые клыки вонзаются ей в плечо. Но чем сильнее она билась, чем глубже делалась рана, тем свободнее лилась драгоценная кровь в рот вампиру. Я видел, как одного мальчика били по голове, пока его мозги не потекли из дыры в черепе. У другого мужчины голову оторвали целиком. Я ничем не мог им помочь. Вампиров было слишком много. К тому же у меня не было оружия. Хозяин рабов спокойно прикрыл двери амбара, чтобы заглушить предсмертные крики, и я бросился в ночь. Мое лицо сделалось мокрым от слез. Я был совершенно беспомощен, и это внушало мне отвращение. Меня мутило от увиденного. Но горше всего была открывшаяся мне истина. Прежде я в слепоте своей не замечал ее.

На следующий день Эйб купил на Дофин-стрит дневник в черном кожаном переплете. Первой записью — всего из двенадцати слов — стало признание важнейшей истины. Линкольн поверил бумаге одну из самых ценных своих мыслей:

25 июня 1828 г.

Покуда на нашей стране лежит клеймо рабства, проклятие вампиров не оставит ее.

Эйб дрожал.

Стояла морозная февральская ночь. Он битых два часа дожидался, пока мужчина оденется. Авраам прохаживался взад и вперед… взад и вперед по утрамбованному снегу и раз за разом кидал взгляд через площадь на недостроенное здание суда. Он также посматривал на второй этаж салуна через дорогу: там, за занавеской, в окошке у шлюхи, все еще горел свет. Авраам вспоминал о тех неделях, когда он, сбросив рубашку, в невыносимую жару ходил по Миссисипи. «От такой жары можно было расплавиться». Он думал о тех утренних минутах, когда сидел в тени и колол дрова; о днях, когда купался в прохладной заводи. От всех этих воспоминаний его отделяли три года и двести миль. Сегодня вечером, в свой двадцать второй день рождения, Эйб замерзал на пустых улицах Калхуна,[18] штат Иллинойс.