– Если бы эта зараза хряпнулась на нас, разбежаться бы не успели, – высказал общую мысль Комар.
– Аллах милостив к кротким детям своим, – объяснил Махмуд счастливое разрешение ситуации.
– Тогда это, надо думать, гурии, – сказал Комар на удивление спокойно и щёлкнул флажком предохранителя.
«Гурии» более всего походили на розоватых ленточных червей с ярко-красными головами. На бычьих цепней, обожравшихся полупереваренной свеклы и увеличившихся до размеров анаконды. Проворно огибая сучья, твари скользили вдоль поваленной сосны. От кроны – к комлю.
К нам.
Добравшись до корня, свивали длинные плоские тела в подобие спирали, толчком распрямлялись – и оказывались в воздухе. Там, тошнотворно извиваясь, они медленно продолжали двигаться в нашу сторону. Расходились веером: каждой твари – по человеку.
Они не летели, нет, – ползли. Ползли, прижимаясь брюхами к плоскому срезу мерцающего тумана. Словно для них верх и низ поменялись местами, словно притяжение для них было направлено не к земле, а к небу. Вернее, к «мелкодисперсной линзе».
Ничего хорошего от этих глистов-переростков ждать не стоило.
– Огонь! – рявкнул я.
Все уже и так стреляли.
Я рывком перевернулся на спину – для расширения зоны обстрела – и потянул спусковой крючок.
Расстояние до ближайшей «гурии» было смехотворным. Даже человек, стреляющий намного хуже, чем офицер разведбата, разнёс бы поганого червяка в клочья первой же очередью. Однако пули не причинили паразиту ни малейшего вреда. Они просто не достигали цели, не то поглощаемые, не то отражаемые прозрачной плоскостью, которая мешала нам встать последние четыре часа. Сообразил я это, лишь расстреляв полностью первый рожок.
То есть в считанные секунды.
Перезаряжать автомат времени не оставалось, червь навис ровнёхонько надо мной. Ничего омерзительней этого существа я в жизни не видывал. Трудно объяснить, в чём заключалась его мерзость. Наверное, в полной и окончательной чужеродности. Форма сочленений, цвет, пропорции тела – всё было совершенно неземным. Чесоточный клещ, паук, новорождённый крысёнок… что угодно из самого отвратительного здешнего не шло ни в какое сравнение с не-здешней отвратительностью «гурии». Хуже всего была сплюснутая красная головка, сплошь усеянная бородавками, усиками и крючочками. В передней части у неё наблюдалась рыло – отдалённо сходное с человеческим лицом. Уродливым, симметричным не относительно вертикали, а наискось, с каким-то кощунственным вывертом вроде свиного хвостика.
И вот эта перекошенная образина, шевеля ртом, похожим на проплешину в рыхлой чешуе, начала приближаться ко мне. Медленно, тягуче опускаться – словно капля кровавого гноя. Ей, как и упавшему давеча дереву, нипочём было пулестойкое уплотнение воздуха.
Запахло сырой глиной.
Я выпустил автомат, нашарил на поясе нож и, когда морда червя приблизилась к моему лицу на расстояние уверенного поражения, глубоко всадил лезвие в какую-то мембрану у основания самого толстого усика. Клинок вошёл на удивление легко. «Гурия» издала тонкий свистящий звук и дёрнула голову кверху.
Не тут-то было.
– В штыки их, ребята! – заревел я и, вцепившись в рукоятку обеими руками, потянул нож на себя, совершая лезвием пилящие движения.
Инопланетный хитин трещал и расползался. Ленточное тело твари билось и скручивалось за броневым слоем уплотнившегося воздуха. Я рвал нож на себя и орал с веселой яростью победителя. Наконец голова червя развалилась пополам, изнутри хлынул поток прозрачной жидкости, но я уже успел откатиться в сторону.
Слондатики мои не подкачали. Комар и Махмуд разделали своих противников как свиней, любо-дорого посмотреть. Молоканов, потомственный крестьянин, лёжа на боку, деловито отделял голову червя от слабо вздрагивающего тела. Не повезло одному Косиевичу. И не повезло катастрофически. То ли «гурия» ему попалась чересчур проворная, то ли сам он растерялся. Сейчас одна его рука была зажата в пасти ленточного паразита, который полностью скрылся в недостижимое для нас «застеколье» и толчками отползал к поваленной сосне. Косиевич, дико завывая, упирался ногами и царапал второй рукой по земле, сгребая хвою и траву.
Приподнявшись на кончиках пальцев и носках ботинок, я как ящерица метнулся на помощь. Не успел совсем чуть-чуть. В два сильнейших рывка червь утянул сержанта к себе и быстро заскользил прочь. Косиевич свисал из красной пасти будто кукла, подошвы берцев скользили по поверхности незримого «потолка». Отрицательно направленное тяготение на человека явно не действовало.
Из виду они скрылись за считанные секунды.
– Отделение, слушай приказ. Вводная меняется, – жёстко сказал я, придя в себя. – Никаких, к хренам, «языков». Всех под нож.
– Ну, один-то язык у нас есть, – сообщил Молох, запихивая в ранец отрезанную и обмотанную полиэтиленовой плёнкой голову «гурии». – Тут он, поди-ка, найдётся.
Несколько минут спустя мы нашли то, что осталось от младшего сержанта Косиевича. Удивить безголовый труп уже никого не мог.
Хоронить прах товарища не стали, просто забросали ветками. Так же, как давеча покойных исследователей НЛО.
* * *
Впереди вздымался аккуратный, полностью свободный от сосен пригорок.
Высотой он был, навскидку, метров двенадцать-пятнадцать, диаметр основания под сотню. По склонам тянулись длинные мосты перезревших маслят. Сбоку от вершины рос разлапистый куст «волчьей ягоды», обильно забрызганный капельками рыжих и жёлтых плодов. Ничего, хотя бы отдалённо сходного с инопланетным кораблём, на этой возвышенности не было. Я открыл планшетку, сверился с картой. Если карта не врала, этот бугорок и являлся точкой «максимальной активности».
– Добрались. Нам наверх, – сказал я.
– Упрёмся, – безразлично заметил Комар.
– Вряд ли. По-моему, «потолок» повторяет все изгибы рельефа. Короче, так. Перекурите пять минут, я постерегу. Потом двинемся.
Невидимая плоскость и впрямь точно следовала рельефу. И через метр и через два никто из нас не уткнулся в неё головой, зато над спинами она оставалась на прежнем расстоянии. Определялось это легко, достаточно было чуть приподнять зад.
Мы карабкались на пригорок, давя грибы, и – странный факт! – практически не ощущали, что ползём в гору. Скорей наоборот, нас как бы слегка подталкивало к вершине. Сначала я думал, что это адреналин фокусничает, а когда опомнился и заорал «тормози!», было уже поздно. Неодолимая сила поволокла так, будто не вверх мы двигались, а вниз. По крутому, мало не отвесному склону. Мелькнула мысль о воронке гигантского муравьиного льва – и я ухнул в какую-то яму.
