Дороти Мэкардл - Тайна «Утеса»

— Когда я работаю, я плохой гость, — добавил он.

— А я не успокоюсь, — тихо сказала Джудит, — пока не переночую в мастерской.

Наступило молчание. Здесь, в бухте, под прикрытием скал было очень жарко. Море блестело, в воздухе дрожало марево. Макс в белой фланели, ярко-зеленый халат Джудит, небесно-голубой купальник Памелы, тарелки и стаканы, расставленные на цветочной скатерти, — все это составляло удивительно живописную картину. Мне хотелось рассказать, что произошло со мной перед рассветом, но сейчас, здесь, ночные события казались невероятными. Довольно осторожно я сообщил им обо всем, что слышал и видел, но ничего не сказал о том, как себя чувствовал. Джудит и Макс встревожились и расстроились. Я даже пожалел, что заговорил об этом. Наступило напряженное, тягостное молчание, потом Макс озабоченно сказал:

— Хотел бы я знать, что можно сделать?

— Запереть мастерскую и выкинуть это все из головы, — ответил я.

Памела возразила:

— Я не могу.

— Ты ведь уже начинаешь привыкать. Ты же научилась спать под потусторонние вздохи, — напомнил я ей.

— Но этот плач может повториться в любую ночь, Родди, а он такой безутешный!

— Хорошо, — сказал я. — Что ты предлагаешь?

— Я бы хотела дознаться, в чем дело, кто плачет и почему. Почему чья-то душа горюет и не может успокоиться?

Откровенно говоря, меня не интересовал этот разговор, мысленно я уже весь ушел в свою пьесу, а частица моей души негодовала, что с нами нет Стеллы. Я ответил, не задумываясь:

— Жаждет отмщения — вот классическая причина.

Макс с сомнением посмотрел на меня.

— То, как действует атмосфера в мастерской, не дает оснований думать о мести.

Памела наморщила лоб, она старательно счищала песок с завитой розовой раковины:

— Если бы можно было узнать, чем эту душу успокоить…

Макс спросил:

— А вы догадываетесь, кто бы это мог быть? Мы с Памелой переглянулись, но не ответили.

Наверно, мы подумали об одном и том же, и нам обоим не захотелось называть имена.

До этого момента Джудит молчала, теперь она задумчиво произнесла:

— Обязательно ли считать, что вас беспокоит неприкаянный призрак? Может быть, все дело в прошлом этого дома? Ведь есть какая-то теория, что сильные чувства могут пропитать собой материю, внедриться в полы и стены, а затем воздействовать на чувствительного, восприимчивого человека. Нельзя ли этим объяснить то, что произошло со мной, да и с Родериком тоже?

— Но нам-то что прикажете делать с этими прошлыми бедами? — спросил я.

Джудит улыбнулась:

— Просто жить в доме, как вы живете.

Я согласился:

— Ладно, попробуем!

А Макс одновременно со мной сказал:

— Ты права!

Но Памела, видно, сомневалась.

— Боюсь, что все не так просто, — вздохнула она. Потом засмеялась и продекламировала — она обожала переиначивать цитаты:

Смеясь, мы собрали вещи и стали карабкаться по скалистой дорожке. Наверху бесчинствовал ветер, сразу раздувший наши полотенца.

«Джудит права, — подумал я. — Жизнь в „Утесе“ деятельна, разнообразна и свободна; странно будет, если энергия и спокойствие живых не смогут заглушить печали умерших».

Работа над пьесой неслась во весь опор, и за три дня я вчерне набросал три акта. Мрачные страсти моей героини Барбары влекли действие все дальше, увлекая за собой и меня. Даже прискорбный факт, что в доме обитают привидения, который уже нельзя было отрицать, не мог оторвать меня от работы.

Снова до меня несколько раз доносились стенания, снова я лежал и прислушивался. Я убеждал себя, что это — отзвуки прошлого, и о современных, сиюминутных горестях они свидетельствуют Не больше, чем граммофонная пластинка. Не стану утверждать, что сам я верил этим уговорам, но все же они помогали. Я снова засыпал и в полузабытьи впитывал трагическое настроение, владевшее домом, чтобы использовать его в своей пьесе. К моему облегчению, Памела сказала, что ничего не слышала по ночам ни во вторник, ни в среду.

В четверг мне удалось ее порадовать. В тот вечер я окончательно уверовал в добротность моего замысла придумал конец и решил, что работу над пьесой стоит продолжать. Спустившись в гостиную, где Памела накрывала стол к обеду, я рассказал, над чем трудился все эти дни. Изложил содержание, но предварительно строго-настрого запретил ей давать волю воображению, ведь иначе она, того и гляди, похитит мой сюжет, расцветит его и выдаст за свой.

Памела обрадовалась сверх всякой меры.

— Я так и знала, что ты занялся чем-то другим ты же просто ожил! — воскликнула она. — Эта книга о цензуре висит на тебе мертвым грузом. Превосходно придумал! Ты только представь, что будет значить для тебя успех этой пьесы.

Я спросил, как она относится к тому, чтобы провести вечер в Бристоле. Пока у меня вырисовывались только характер главной героини и сама интрига, но остальные персонажи все еще были довольно туманны. На роль Барбары я имел в виду Уэнди, поэтому мне показалось, что уместно познакомиться со спектаклями их труппы и уж тогда заниматься другими действующими лицами. Ведь личность актера, без сомнения, может чрезвычайно помочь драматургу в создании характера. На этой неделе театр как раз дает «Смерть уходит в отпуск», а нам обоим хотелось посмотреть эту пьесу.

— Я бы поехала! Давай завтра и отправимся, — предложила Памела.

— К завтрашнему дню мне нужно закончить две статьи. Как насчет субботы?

— У меня теннис с доктором Скоттом! Приглашает уже в третий раз, но я ему откажу.

— А Стелла придет к чаю в понедельник, так ведь?

— Да.

— Если мы выедем в субботу пораньше, я успею посмотреть представление дважды. Ладно, так и сделаем. А, кстати, как быть с Лиззи? Она согласится остаться здесь на ночь одна?

Когда мы изложили Лиззи свои планы, она посмотрела на нас с сомнением. Поджав губы, она с необыкновенной тщательностью расставляла на столе кофейные чашки.

— Вы ведь собирались в воскресенье ужинать на ферме? — спросила Памела. — Может быть, вы переночуете там в субботу?

— Чтобы они вообразили, будто запугали меня своими привидениями?

Ясно было, что в душе у Лиззи происходит борьба. Ей ужасно хотелось похвастаться за столом у Джессепов, что она ночевала в доме одна; а если еще при этом будет что рассказать. Однако Лиззи колебалась.