Ручей-то ты нашла, а как насчет необычного зверя, полюбопытствовал ледяной голос. И вновь перепугал Тришу. Если бы он только сообщал ей всякие гадости. Самое худшее заключалось в другом: благодаря ему Триша узнала о существовании своей темной половины. Или ты забыла о нем?
– Если он и был, – ответила Триша, – то давно ушел. Может, вернулся к лосенку.
По всему выходило, что она не ошиблась. Во всяком случае, ощущение, что за ней наблюдают, следят, исчезло. Ледяной голос это знал и ничего не ответил. Триша внезапно поняла, что может представить себе его обладательницу: злобная, маленькая, кривящая в усмешке рот паршивка, внешне чем-то похожая на Тришу (сходство отдаленное, как между троюродными сестрами). А теперь она уходила, расправив плечики и сжав пальцы в кулаки, являя собой негодование и обиду.
– Уходи и держись от меня подальше, – бросила ей Триша. – Тебе меня не запугать. – А после паузы добавила: – Пошла на хер!
И пусть с губ Триши слетело, как говорила Пепси, «ужасное слово», Триша об этом нисколько не сожалела. Она даже представила себе, что повторит его и своему братцу Питу, если по дороге из школы Пит вновь заведет разговор о Молдене. В Молдене, мол, есть то, в Молдене есть это, у отца можно то, у отца можно это. И тут она заявит ему: «Эй, Пит, а не пойти ли тебе на хер вместе со своим нытьем», – вместо того чтобы помалкивать и сочувственно кивать. Как ему это понравится: «Эй, Пит, а не пойти ли тебе на хер»? Триша увидела брата, как живого. Глаза вылезли из орбит, челюсть отвисла. Смех да и только. Вот Триша и захихикала.
А потом встала, подошла к ручью, выбрала четыре камня, бросила их по одному в воду, сооружая переправу. Перебралась на другой берег и зашагала по склону.
Склон этот все круче уходил вниз, а вода в ручье журчала все громче, перекатываясь по каменистому руслу. Когда же Триша попала на относительно ровный участок, она решила, что пора останавливаться на ночлег. Сумерки уже сгущались, а она понимала: прогулка по крутому склону в темноте чревата падением. Да и место ей приглянулось: не поляна, но и не чаща. Небо, во всяком случае, она видела.
– Комаров, правда, тьма. – Триша отмахнулась от целой тучи, что висела напротив лица, и пришлепнула нескольких, уже усевшихся на шею. Направилась к ручью, чтобы добыть ила, но (ха-ха, шутить изволите, девочка?) никакого ила не нашла. Камней – сколько хочешь, но никакого ила. Триша присела на корточки, не замечая вьющейся вокруг мошкары, задумалась, кивнула, довольная найденным решением. Ребром ладони сгребла иголки с небольшого участка мягкой земли, вырыла в ней ямку, затем достала из рюкзака пустую бутылку и с ее помощью наполнила ямку водой. Потом замешала воду рыхлой землей, получив немалое удовольствие от самого процесса (думала она при этом о бабушке Андерсен, которая по субботам месила тесто на кухне). Полученной кашицей намазала лицо и шею. К тому времени практически стемнело.
Триша встала, размазывая остатки кашицы по рукам, огляделась. Упавшего дерева, привалившись к которому она могла бы провести ночь, не нашлось. Зато в двадцати ярдах она заметила кучу сосновых веток. Отнесла одну к высокой ели, стоявшей у ручья, поставила на попа, под небольшим углом, хвоей вверх. Между стволом ели и веткой сосны образовалось пространство, куда она могла заползти… маленький шалаш. Если ветер не свалит ветви, подумала Триша, в таком шалаше будет очень уютно.
Когда она несла две последние ветви, у нее схватило живот. Триша остановилась, держа в каждой руке по ветке, ожидая, что за этим последует. Живот успокоился, но какие-то неприятные ощущения остались. Как будто там трепыхалось. Триша чувствовала, что с ней что-то не так, но не могла определить, в чем, собственно, проблема.
Все дело в воде, разъяснил ей ледяной голос. В воде что-то растворено. Ты отравилась, сладенькая. И к утру скорее всего умрешь.
– Умру так умру, – огрызнулась Триша и добавила две последние ветки к своему шалашу. – Меня мучила жажда. Я не могла не напиться.
На это ответа она не получила. Может, обладательница ледяного голоса, эта предательница хоть это да поняла: она не могла не напиться воды из ручья, не могла, и все тут.
Триша присела рядом с рюкзаком, открыла его, достала «Уокмен». Вставила в уши наушники, включила. Трансляцию радиостанции WCAS она слышала, но сигнал заметно ослабел по сравнению с прошлым вечером. Триша улыбнулась, подумав о том, что она уходит из зоны устойчивого приема. Такое с ней уже случалось, когда они отправлялись в дальние поездки на автомобиле. И тут же у нее забулькало в животе.
– Внимание, – услышала Триша слабенький голос Джо Кастильоне. – Он занял место бэттера, и мы готовы начать вторую половину четвертого иннинга.
Внезапно к горлу подкатила тошнота, напала икота. Триша выкатилась из шалаша, поднялась на колени, и ее тут же вырвало. Левой рукой она успела опереться о дерево, правой – сжимала живот.
Она еще стояла на коленях, жадно ловя ртом воздух, выплевывая остатки пережеванного орляка, а Мо уже успел пропустить три мяча. И его место занял Трой О’Лири.
– Да, у «Ред сокс» сегодня не самая удачная игра, – заметил Джерри Трупано. – Вторая половина четвертого иннинга, они проигрывают один – семь, а Энди Петит по-прежнему делает с ними, что хочет.
– Говнюк, – выдохнула Триша, и ее снова вырвало. Она не видела, что вылетает у нее изо рта, уже совсем стемнело, не могла этому не порадоваться, но чувствовала, рвет ее водой, а не желчью. Стоило ей об этом подумать, как желудок скрутило вновь. Она подалась назад от деревьев, между которыми она блевала, стоя на коленях, и тут взбунтовался кишечник.
– О, ГОВНЮК! – взвизгнула Триша, расстегивая пуговицу, потом молнию джинсов, в полной уверенности, что не успеет их снять, не успеет, такое абсолютно невозможно, но все-таки успела, сдернула джинсы и трусики, увела их с линии огня. А уж потом содержимое кишечника выплеснулось горячей, вонючей струей. Триша непроизвольно вскрикнула, и тут же, словно в насмешку, на ее вскрик откликнулась какая-то птичка. Когда же все, что могло, вылетело и Триша попыталась подняться, у нее закружилась голова. Девочка потеряла равновесие и плюхнулась задом в собственное теплое дерьмо.
– Заблудилась и сижу в своем говне, – констатировала Триша, уже заплакала и тут же начала смеяться: действительно, ситуация комичная. Заблудилась и сижу в своем говне, повторила она уже мысленно. Плача и смеясь, она не без труда сняла спущенные на щиколотки джинсы и трусики (джинсы стали черными от грязи, порвались на коленях, но ей удалось не выпачкать их в дерьме… во всяком случае, пока), поднялась и голая до пояса направилась к ручью, с «Уокменом» в одной руке. Трой О’Лири заработал очко примерно в тот момент, когда она потеряла равновесие и плюхнулась в собственные экскременты. Теперь же, когда она вошла в ледяной ручей, Джим Лейриц отменно отбил мяч, и разрыв сократился еще на два очка.
