— Что вам от меня нужно? — спросил профессор.
— Мы должны доставить вас на вокзал и сопровождать до пересадки в Кампине, где вас встретят представители Третьего рейха. А оттуда…
— Немцы? Но почему?
— Не ваше дело! А оттуда…
— Видимо, они и сами не знают, — услышала Магда бормотание отца.
— Вас доставят на перевал Дину.
На лице отца, словно в зеркале, отразилось ее собственное удивление, когда он услышал о месте назначения, но профессор быстро овладел собой.
— Я с удовольствием принял бы ваше предложение, господа, — сказал Куза, сплетя пальцы в хлопковых перчатках, — поскольку мало на земле есть мест, столь интересных, как перевал Дину. Но в настоящий момент, как вы могли уже заметить, я не совсем в форме.
Гвардейцы молча стояли, глядя на старика в инвалидной коляске. Магда прекрасно понимала их растерянность. Отец напоминал живой скелет, обтянутый серой прозрачной кожей. Почти лысый череп, скорченные распухшие пальцы, что было видно даже в перчатках. Его руки и шея были настолько тонкими, будто с костей удалили все мясо. Он выглядел хилым и совершенно обессиленным. Восьмидесятилетний старец. Они же ожидали увидеть человека пятидесяти шести лет.
— И все же вам придется поехать, — произнес наконец старший гвардеец.
— Но он не может! — закричала Магда. — Он не выдержит такой поездки!
Гвардейцы переглянулись. Ход их мыслей был совершенно очевиден: приказано найти профессора Кузу и доставить его как можно быстрей на перевал Дину. Конечно, живым. А этот немощный старик вряд ли способен добраться даже до вокзала…
— Если мне обеспечат квалифицированную помощь моей дочери, — услышала вдруг Магда, — то я, пожалуй, справлюсь с этим.
— Папа, нет! Ты не можешь! Боже, что он такое говорит!
— Магда… Эти люди хотят меня забрать. И чтобы я выжил, ты должна поехать со мной. — Он смотрел на нее, и в его взгляде Магда прочла приказ. — Ты должна.
— Хорошо, папа.
Она не понимала, что он задумал, но должна была подчиниться. Ведь он — ее отец.
Профессор пытливо посмотрел на дочь.
— Сообрази, в какую сторону мы едем, дорогая?
Он явно на что-то намекал. И тут Магда вспомнила: сон! Сон, приснившийся ей неделю назад, и наполовину собранный чемодан, все еще лежавший у нее под кроватью.
На север!
* * *
Гвардейцы ехали вместе с ними в купе и тихо переговаривались между собой, то и дело поглядывая на Магду и буквально раздевая ее глазами. Профессор сидел у окна, сложив на коленях руки в двух парах перчаток — кожаные поверх хлопковых. Бухарест остался позади. До Плоешти было пятьдесят три мили и оттуда — еще восемьдесят на север до Кампины. Дальше дорога предстояла тяжелая, и Магда молила Бога, чтобы с отцом ничего не случилось.
— Понимаешь, почему я хотел взять тебя с собой? — спросил профессор своим хриплым голосом.
— Нет, папа. Я вообще не понимаю, зачем мы туда едем. Ты вполне мог отказаться. Достаточно было их начальству увидеть тебя, чтобы понять, что ехать ты не можешь.
— Для них это не имеет значения. Но я гораздо крепче, чем кажется, — не здоров, конечно, но и не живой труп, каким выгляжу.
— Не говори так!
— Я давно перестал себя обманывать. Врачи ошиблись. У меня не ревматический артрит. Что-то посерьезнее. Но я смирился. Надежды никакой, да и жить осталось немного. Поэтому я решил использовать отпущенный мне срок с максимальной пользой.
— Но зачем сокращать этот срок, позволяя им тащить тебя на перевал?
— А почему бы и нет? Я всегда любил перевал Дину. Вполне можно умереть и там. К тому же они все равно не оставили бы меня в покое. Зачем-то я им нужен, и они поволокли бы меня туда даже на катафалке. — Старик пристально посмотрел на дочь. — Но знаешь, почему я настоял, чтобы ты поехала со мной?
Магда задумалась. Отец всегда оставался учителем, всегда изображал Сократа, задавая вопрос за вопросом, подводя слушателей к выводу. Магду это частенько раздражало, и она старалась найти ответ как можно быстрее. А сейчас к тому же слишком нервничала и ей было не до игры.
— Чтобы быть твоей сиделкой, как всегда. Для чего же еще? — огрызнулась Магда и тотчас пожалела о своих словах.
Однако отец не стал спорить — уж очень ему хотелось довести свою мысль до конца.
— Да, — сказал он, понизив голос, — пусть считают, что мне не обойтись без твоего ухода. Но я имел в виду другое. Это твой шанс покинуть страну! Там, на перевале, при первой же возможности ты сбежишь и укроешься в горах.
— Нет, папа!
— Послушай меня! — Отец придвинулся к самому ее уху. — Такой возможности больше не представится. Мы с тобой не раз были в Альпах, ты хорошо знаешь перевал. Скоро лето. Укроешься там на время, а затем уйдешь на юг.
— Куда?
— Не знаю, куда угодно! Лишь бы покинуть страну. В Европу! Поезжай в Америку! В Турцию! Азию! Куда хочешь!
— Женщина, путешествующая в одиночку в военное время! — Магда смотрела на отца, стараясь скрыть скептические нотки в голосе. Он просто плохо соображает. — И как далеко я смогу уехать?!
— Ты должна попытаться! — Его губы тряслись.
— Папа, в чем дело?
Отец долго смотрел в окно, а когда заговорил, голос его был едва слышен:
— Для нас все кончено! Они сотрут нас с лица земли.
— Кого!
— Нас! Евреев! В Европе у нас не осталось ни малейшего шанса. Может, где-нибудь еще…
— Не будь так…
— Это правда! Вот уже и Греция капитулировала! Пойми, с момента нападения на Польшу полтора года назад они не потерпели ни единого поражения! Больше шести недель никто не может выстоять. Ничто их не остановит! А этот маньяк, их фюрер, задался целью уничтожить нашу расу. Слышала, что творится в Польше? Скоро то же самое произойдет и в Румынии. До сих пор им было не до нас — этот предатель Антонеску и Железная гвардия сцепились друг с другом. Но, похоже, за последние месяцы они утрясли свои разногласия, так что конец наш не за горами.
— Ошибаешься, папа, — быстро возразила Магда. Такие разговоры ужасали ее. — Румынский народ этого не допустит.
Он повернулся к ней, его глаза сверкали.
— Не допустит? Посмотри на нас с тобой! Посмотри, что творится! Разве протестовал кто-нибудь, когда власти начали «румынизацию» всей собственности и промышленности, принадлежавшей евреям? Разве хоть один из моих университетских коллег — верных друзей на протяжении десятилетий! — сказал хоть слово по поводу моего увольнения? Никто! Ни один! И зашел хоть раз кто-нибудь из них меня проведать? — Голос отца дрогнул. — Ни один!
Он замолчал и снова отвернулся к окну.
