Нож на три четверти перерезал ленту на запястьях. Дальше сами без труда разорвут.
Снова вскочив в их машину, он с ревом сорвался с места, глядя по сторонам, озираясь, проверяя, не видит ли кто. Постепенно приходила уверенность, что удастся выйти из воды сухим.
Лайл доехал до Чемберс-стрит, встал у пожарного гидранта. Стекла машины оставил опущенными, двери незапертыми, багажник открытым, разорванную одежду Фостеров бросил на переднее сиденье, одеяло свернул, взял с собой. Ключи спустил в канализационную решетку по дороге к станции метро на углу. Выбрал это место потому, что тут проходил поезд, делавший остановку в Астории в шести кварталах от дома. В ожидании поезда по инструкциям Джека нашел телефон-автомат, набрал 911, бросая монетки в прорезь автомата дрожащими пальцами.
Черт возьми! Сколько можно трястись?
Лайл сообщил дежурному, что, кажется, слышал выстрелы на Чемберс-стрит, связанные, по его мнению, с желтой «короллой», брошенной у пожарного гидранта.
Полицейские, прибыв на место, в первую очередь заглянут в бардачок, обнаружат документы на машину. Потом осмотрят багажник с пистолетом 32-го калибра. Джек уверен, что незарегистрированный.
Когда Фостеры заявят об угоне автомобиля, им придется объяснить, как в багажнике оказался незарегистрированный пистолет, на котором, видимо, остались отпечатки их пальцев. Если он еще засветился в каком-нибудь преступлении, совсем хорошо. Если нет, у Джека есть дальнейшие планы относительно мадам Помроль.
До смерти интересно узнать, что он еще придумал.
Джек вошел в особняк через парадную дверь. Дважды набрал код на панели сигнализации — сначала чтобы отключить, а потом чтобы снова включить. Бесшумно поднялся по лестнице, шепнул «привет» в темную спальню. Услышав в ответ приглушенное бормотание, нырнул в ванную, быстро принял душ, скользнул под одеяло, уютно устроился рядом с Джиа.
— Проснулась? — Он ткнулся носом ей в шею.
На ней была короткая футболка и трусики, Джек пребывал в приподнятом настроении. Определенно в приподнятом.
— Как провел вечер? — пробормотала она, едва шевеля губами.
— Замечательно! А ты?
— Одиноко.
Джек сунул руку под футболку, накрыл грудь ладонью. Помещается идеально.
— Обними меня, ладно? Просто обними.
— Ты не в духе?
— Иногда девочкам хочется, чтобы их просто обняли.
Он встревожился, выпустил грудь, обхватил Джиа обеими руками. Даже не припомнишь, когда она в последний раз называла себя девочкой.
— Что-то не так?
— Просто лежу, думаю.
— О чем?
— О возможностях.
— Вот как? У тебя их около миллиона. И все хорошие.
— Хотелось бы быть такой же уверенной.
— Тебя что-то тревожит... — Он прижал ее крепче. — Я еще днем почувствовал. В чем дело?
— Говорю тебе, просто думаю о возможностях... о больших переменах, которые они, может быть, принесут.
— К лучшему или к худшему?
— Как посмотреть.
— Ничего не пойму.
Джиа вздохнула:
— Я знаю. Не собираюсь секретничать. Просто... порой возникают тревожные мысли.
— О чем?
Она повернулась, поцеловала его.
— Ни о чем. Обо всем...
— Разве мне не надо знать, что тебя беспокоит?
— Надо. И когда... возникнет что-нибудь реальное, первый узнаешь.
Ее рука скользнула по его животу, ущипнула...
— Ты же просила просто обнять. А теперь что? — мгновенно возбудился Джек.
— Порой этого вполне хватает... а порой не совсем.
В нечто безымянное, неведомо где пребывавшее, просачивались другие, не столь пугающие воспоминания... мелькали высокие здания, залитые солнцем дворы, манящие, знакомые, решительно недостижимые.
Как бы они ни утешали, ярость не смягчается. То, о чем они напоминают, ушло, от чувства потери ярость только растет. Растерянность... одиночество... чувство утраты смягчают бешенство, удерживают безымянное нечто от слепящего взрыва.
Будь у него глаза, оно бы заплакало.
По-прежнему неспособное осознать себя, узнать место, оно смутно чует, что у его пробуждения есть своя цель. Вместе с источником мимолетных отрывочных воспоминаний смысл этой цели по-прежнему от него ускользает. Впрочем, мысль присутствует, зреет. Скоро, вскормленная яростью, расцветет.
И тогда кто-то, что-то погибнет...
Лайла разбудила музыка... фортепьянная... что-то из классики... Изящная мелодия смутно знакома, а точно не скажешь. Для музыкального фона в приемной куплено несколько классических компакт-дисков со случайным набором, сам он никогда их не слушал. Любовь к классической музыке точно так же непонятна, как любовь к шотландскому виски.
Чарли? Быть не может. На него это совсем не похоже. К тому же он завалился спать. Вернувшись из ночной поездки с Джеком, взахлеб рассказывал, как они вкалывали, готовясь влить мадам Помроль в глотку ее собственную микстуру, хорошо бы увидеть, как она ее скушает, потом быстро затих и улегся в постель.
Лайл откинул покрывало, спустил ноги на пол. Даже не стал смотреть на часы. В любом случае время позднее. Отказавшись от попыток закрыть окна, выключил вентилятор и лег спать с открытыми ставнями. Впрочем, температура в комнате вполне сносная.
А музыка откуда? Одна и та же мелодия звучит снова и снова.
Неужели мадам Помроль с мужем поработали над музыкальным центром? Была надежда больше никогда о них не услышать после вчерашнего.
Топая вниз по лестнице к приемной, Лайл обратил внимание, что музыка звучит... слабовато. Одно пианино. Где струнные и остальной оркестр? Тут он понял, что это не запись, а живая музыка... Кто-то играет на пианино в приемной.
Он ворвался в комнату и замер на пороге. Свет не горел. Приемную освещал только тусклый свет уличных фонарей, проникавший в открытое парадное. За пианино сидела темная фигура, перебирая клавиши.
Лайла снова, как вчерашним вечером, охватила дрожь, теперь не от возбуждения, а от ужаса. Он потянулся к выключателю, нащупал, помедлил, нажал.
И облегченно застонал, видя Чарли, сидевшего к нему спиной на табурете. Голова запрокинута, глаза закрыты, пальцы порхают по клавиатуре, на губах играет легкая улыбка. Явно наслаждается своей игрой.
Лайл взглянул ему в лицо, и по спине побежала тонкая струйка ледяной воды.
— Чарли! — окликнул он, закрыв парадную дверь и подходя ближе. — Что ты делаешь?
Тот открыл стеклянные глаза.
— Играю «К Элизе». Моя любимая вещь.
Голос Чарли, а речь не его. Точно таким он приходил домой в прежние времена, до «второго рождения», после ночных безобразий.
Холодный поток на спине становился все шире. Чарли не играет на пианино. Даже если в играл, не стал бы развлекаться легкой мелодией с непонятным названием, для которой нужна ловкость пальцев.
