Красный шёлк, смешиваясь с кровью деревьев близ проспекта, теряясь в ливне и возникая в лужах, слился с моим естеством. Поначалу от каждого глотка боли двух пришедших из ниоткуда фигур завеса алой ткани пульсировала и приближалась, словно живая. На ней просвечивали жилы, и я уже догадывался, кто за ней. Адский театр теней и ударов наполнил улицу криками. Какая-то девушка бежала из темноты, где недавно звучал голос русалки.
Незнакомец находился там же, где и раньше. А вторая городская легенда сводила счёты со мной, сплетаясь в клубок, распутать который живому не под силу. Однако, несмотря на то что история повторялась и меня убивали, спасение ощущалось в области, не способной провести к освобождению в ситуации далёкой и экстремальной. За красной завесой, заслонившей мои глаза, я был един со своей мечтой. Из зазеркалья явился двойник и оказался подлинным естеством, давно забытым его обладателем. Анна смеялась, а пульс становился чаще, и шёлк опадал, разлетаясь на лепестки. Несказанная воля к жизни раскрасила воспоминания красками сожаления. Складывалась иллюзию, будто то, что убывало в одной вселенной, переходило в другую, куда меня вытесняла чья-то ненависть. Забытый сон из библиотеки вернулся во всей полноте своей атмосферы.
Стоя на платформе между мирами, окутанный туманом, мой или не мой взгляд касался странных провожающих. Свет от них исходил ясный и чистый. Смотреть долго было больно, но красота этих неизвестных приковывала. Казалось, нет ничего прекраснее, служить подобным господам. Дождь нелепо заставлял их кутаться в грубые одежды, но звезда тайны сияла через их ладони и силуэты. Богоподобные наблюдатели молчали и следили за отбытием состава. В числе некоторых сияющих людей показывались лица, где-то виденные прежде.
— Так выглядят истинно живые люди. Они и в мире земном, и в небесном теперь отражаются одинаково, никогда не меняются. Где же твои очки, Павел?
— Никто никогда не отвергал тебя, иностранка, — отзывался чужой, но знакомый голос.
— Я знаю, твоя душа принадлежит сиянию живых. Но ты не умеешь их отличать от мёртвых без очков. Мир — всего лишь поток иллюзий, и нас обмануло злое зеркало. За ним неизменно остаётся позади присутствие встречника.
— Но кто ты, Анна? И откуда?
— Из света истинной жизни, как и все подлинно живые.
— Но зачем мне так хотелось увидеть алый шёлк именно на тебе? Почему… почему я убил тебя, Анна?
Наступило чёрное безмолвие, и загремели огненные шумы. Затем видение исчезло.
Газовый баллончик плеснул кому-то из врагов в лицо. Моя рука защищала своего обладателя, как могла. Умирать было сладко, но невыносимо. К тому же не так уж и сильно меня и били.
А главное, несколько месяцев назад я испытал то же самое. И если уж конец пути неминуем, хотелось ступить на него в одиночестве. Одного из нападавших я откинул сильным ударом ноги, а второй, казалось, всё же возьмёт верх, силы после недавней госпитализации уступали моим давним способностям. Но удары говорили, что на меня напали какие-то совсем неопытные преступники, а похоже, ещё и пьяные, по крайней мере, в недавних мазохистских потусторонних переживаниях власть победителей можно было контролировать до поры.
Внезапно ещё недавно активно атакующий неизвестный отбежал и выстрелил. Целился в того, кто и так проигрывал? Или имитировал что-то? Заметил опасность?
Только и помню, как он кинулся за наблюдавшим за дракой незнакомцем.
Когда меня били последний раз, то били сильнее и дольше. Сейчас только пара ударов по голове произвела впечатление и травма руки. Может, правда, после неё и не ощущалась другая боль. Сознание одевалось в её причудливые одежды и танцевало на дьявольском карнавале. Слышался чей-то пронзительный крик. Рухнув на асфальт, я прикусил язык, и город отпустило эхо адского вопля. Мысли навязчивой волной увлекали разум в пустоту… где улыбались сияющие встречные с вокзала.
Прохожий, который мог бы наблюдать за мной и Анной в первую ночь моего повествования, шёл куда-то в другой город. Город высокий, изобретательный и лучезарный. Война людей, желающих строить новый мир с теми, кто пытается до основания его разрушить, отомстив за гибель собственных иллюзий, продолжалась, и перевес пока был за лунной стороной. Так называли себя мстители.
Когда побеждала сторона Солнца, оранжевые тона преобладали над столицей, если же противники — белые, пепельные.
На перрон квартала дальних звёзд прибывал поезд. Шёл сильный снегопад. Меня встретил Денис и казался счастливым. С букетом орхидей и роз стояла одинокая, покинутая всеми цыганка. Под весёлые и проникновенные рассказы моего брата о том, как у него дела, я приблизился к незнакомке. Денис рассказывал, что недавно видел, как ночью одного мужчину нашла встревоженная постоялица соседнего дома. Вместе с мужем они под руки отвели его в подвальную комнату в их же подъезде, которую снимали для складирования предметов, связанных с работой, и особых случаев. Когда-то в молодости пара была богатая. Им принадлежали многие квартиры, сдаваемые в аренду. Теперь их средства таяли, и часовая мастерская не приносила много дохода. У мужчины не оказалось серьёзных повреждений, но сознание мутилось, и алела кровью кисть. И самое главное шёл сильный, проливной дождь. Кончалась осень. Семейная пара промокла до нитки. Будто бы то виделось во сне… а потом были боль, крики, страх… незнакомые люди в белом… какие-то допросы или расспросы…
Посмотрев в заплаканное, но уверенное лицо цыганки, я понял, что снится мне она, и скорее уж её фразы содержат реальность, а ливни стучат гвалтом за окнами, когда нежные красивые тонкие руки, недавно с лаской касавшиеся меня, исчезли. В голове звенело чёрное эхо недавний тягостных и долгих воспоминаний, свёрнутых точно бумага и брошенных под дождь за окнами — в забвение. Незнакомые запахи, уют и тепло наполняли комнату. Поворачивать голову было больно и непросто. Свет не горел, создавалась приятная атмосфера безгласности. Красивого голоса, словно созданного для пения, не раздавалось. Задумавшись о своём состоянии, я понял, что скоро заболею, возможно, даже сейчас температура до конца не спала. Хотя вероятно, последнее воображалось лишь из-за ломоты в теле. Голова работала уже вполне ясно, хотя и предвиделись последующие симптомы насморка, к счастью, ещё не проявившиеся в эту ночь во всей пугающей власти.
Кисть, точнее её пальцы, принявшие самый сильный удар, от которого я даже лишался чувств, лежали перевязанными и с профессионально наложенной медицинской шиной. Боли не чувствовалось, но при взгляде на травму учащалось сердцебиение и атмосфера спокойствия ослабевала. Ум старался утешить своего обладателя… Какое счастье в такой ситуации оказаться левшой! Значит, работать с моими ранами вполне посильно. Страдания не ощущались, но и шевелить рукой не хотелось.
