Джесси поднесла стакан к губам, предвкушая настоящее наслаждение. Но вдруг скорчилась от отвращения, пальцы на ногах сжались, чувствуя, как на скулах бешено заходили желваки. Она ощутила, как обмякли ягодицы — так бывало не раз, когда она принимала перевернутую позу. «Тайны женской сексуальности, которые тебе и не снились, Джеральд, — подумала Джесси. — Ты приковал меня наручниками к кровати, но ничего не получилось. Покажи мне стакан воды — и получишь неистовую нимфоманку».
Эта мысль заставила ее улыбнуться, и когда стакан все еще находился на некотором расстоянии от ее рта, роняя капли на обнаженные бедра так, что мурашки пробегали по коже, улыбка все еще блуждала по ее лицу. В эти первые секунды она ничего не чувствовала, кроме отупляющего удивления и
(ха?)
непонимания. Что было не так? Что могло быть не так?
«Ты знаешь, что», — заметил один из НЛО-голосов. Он говорил со спокойной уверенностью, показавшейся Джесси крайне неприличной. Да, кажется, что она знала, где-то в глубине души, но она не хотела позволять этому знанию выходить на освещенное место, каким было ее сознание.
Некоторые истины излишне грубы, чтобы осознавать их. Слишком ложны.
К несчастью, некоторые истины бывают очевидными. Пока Джесси разглядывала стакан, в ее налитых кровью, припухших глазах начало появляться пугающее понимание. Цепи станут причиной того, что она не получит свой напиток. Цепи наручников были чертовски коротки. Факт был настолько очевидным, что она абсолютно упустила его из виду.
Внезапно Джесси вспомнила ночь, когда Джордж Буш был избран Президентом. Они с Джеральдом были приглашены на прекрасную вечеринку, проводимую в ресторане одного из самых фешенебельных отелей города. Сенатор Вильям Кохен был почетным гостем, и ожидалось, что избранный Президент, Одинокий Джордж, собственной персоной сделает заявление для избранного круга ближе к полуночи. Для подобного случая Джеральд нанял лимузин цвета белой ночи, подъехавший к их дому в семь часов вечера. Оставалась еще уйма времени, но и спустя час Джесси сидела на кровати в своем лучшем вечернем черном платье, переворачивая вверх дном шкатулку для драгоценностей в поисках золотых сережек, которые хотела надеть по этому поводу. Джеральд безучастно заглянул в комнату, чтобы узнать причину ее задержки, на его лице читалось выражение «Ну почему все женщины такие глупые?», которое Джесси особенно ненавидела. Затем он сказал, что не уверен, но, по его мнению, она надела именно те сережки, которые ей к лицу. Так оно и было. Она почувствовала себя маленькой и тупой — прекрасное доказательство его повелительного выражения. Ей страстно захотелось подлететь к нему и выбить его великолепные зубы ударом сексуальных, но ужасно неудобных туфель на высоченной шпильке, которые как раз были на ней. То, что она чувствовала тогда, не шло ни в какое сравнение с ее настоящими ощущениями, и если бы сейчас кому-то понадобилось вырвать зуб, то она сделала бы это для него с превеликим удовольствием.
Она вытянула голову вперед насколько могла, выпятив губы, как героиня какого-то смешного черно-белого фильма. Она придвинулась к стакану так близко, что видела застывшие пузырьки воздуха в тающих льдинках, настолько близко, что вдыхала аромат родниковой воды (или представляла, что делает это), но она не была достаточно близко, чтобы попить. Когда она достигла того положения, после которого уже не могла двигаться дальше, ее вытянутые, как в поцелуе, губы находились в добрых четырех дюймах от стакана. Этого было почти достаточно, но «почти», как Джеральд (так же, как и ее отец) любил говорить, считается только в лошадиных подковах.
— Я не верю этому, — Джесси услышала себя, произносившую слова новым, охрипшим, как от виски и сигарет, голосом. — Я этому просто не верю!
Внутри у нее проснулась злость и прикрикнула на Джесси голосом Руфи Ниери, чтобы она швырнула стакан через комнату; если она не может пить из него, если она не может удовлетворить свою жажду его содержимым, то она, по крайней мере, может удовлетворить свою совесть звуком разбивающегося об стену вдребезги стакана.
Она плотнее сжала стакан, и стальная цепь ослабла, когда Джесси отводила руку назад, намереваясь сделать это. Нечестно! Это было просто нечестно!
Голос, остановивший ее, был мягким и неуверенным, несомненно принадлежавшим Добропорядочной Женушке Белингейм.
«Может быть, есть другой выход, Джесси. Не сдавайся пока — может быть, выход все-таки есть».
Руфь ничего не ответила, но она недоверчиво скривилась, гримаса была тяжелой, как железо, и горькой, как сок лимона. Руфь все еще хотела, чтобы она швырнула стакан. Нора Калиган несомненно сказала бы, что Руфь просто зациклилась на мщении.
«Не обращай на нее внимания, — сказала Хозяюшка. Ее голос потерял не свойственную этой даме неуверенность, теперь он звучал почти взволнованно. — Поставь его обратно на полку, Джесси».
«А что потом? — спросила Руфь. — Что потом, о Великий Белый Гуру, о Благословенный Повелитель?»
Хозяюшка ответила, и голос Руфи затих, пока Джесси и все остальные голоса внутри нее прислушивались к ответу.
Джесси осторожно поставила стакан на полку, убедившись, что он на безопасном расстоянии от края. Теперь ее язык напоминал наждачную бумагу, а горло, казалось, просто инфицировано жаждой. Точно то же Джесси чувствовала в свою десятую осень, когда она целых полтора месяца не могла ходить в школу из-за того, что заболела бронхитом и гриппом одновременно. Она отлично помнила томительно длинные ночи во время своей изоляции, когда она просыпалась после пугающе сумбурных ночных кошмаров, содержание которых не могла вспомнить
(кроме того, что тебе снилось закопченное стекло; погасшее солнце; слабый и пугающий запах, напоминающий запах родниковой воды; тебе снились его руки).
Тогда она просыпалась вся в поту, но была слишком слаба, чтобы дотянуться до стакана с водой на ночном столике. Она вспомнила, как лежала тогда, потная и липкая, горя в лихорадке; тогда она думала, что действительно болеет; но не бронхитом или гриппом. Сейчас, спустя столько лет, Джесси чувствовала себя точно так же.
Ее мысли все время возвращались к тому ужасному моменту, когда она поняла, что не сможет преодолеть последнюю лучинку расстояния, отделявшего ее от стакана. Она продолжала видеть маленькие пузырьки, застывшие в кусочках тающего льда, ощущала слабый запах минеральных солей, исходящий от воды. Эти образы как бы насмехались над ней.
