Ширли Джексон - Призрак дома на холме

5

В ярком утреннем свете даже синяя комната Хилл-хауса выглядела свежо и радостно. Смотря на себя в зеркало, Элинор подумала: это мое второе утро в Хилл-хаусе, и я невероятно счастлива. Все пути ведут к свиданью. Я почти не спала ночь, я лгала и выставила себя идиоткой, а воздух — как вино. Я перепугалась так, что со страха едва не растеряла последний скудный умишко, но каким-то образом я заслужила это счастье. Я столько его ждала. Отбросив усвоенное с детства убеждение, что нельзя говорить о хорошем — сглазишь, она улыбнулась себе в зеркале и произнесла мысленно: «Ты счастлива, Элинор, ты наконец-то получила долю отпущенного тебе счастья». И, отведя взгляд от своего отражения, повторила упрямо: все пути ведут к свиданью, все пути ведут к свиданью.

— Люк? — донесся из коридора голос Теодоры. — Ты вчера ночью стащил мой чулок. Ты гадкий воришка, и я надеюсь, что миссис Дадли меня слышит.

Люк отвечал, что джентльмен вправе сохранить небольшой подарок от дамы и что миссис Дадли наверняка слышит каждое слово.

— Элинор? — Теперь Теодора колотила в разделяющую их дверь. — Ты не спишь? Можно войти?

— Конечно, — ответила Элинор, глядя на свое лицо в зеркале. Ты это заслужила, сказала она себе, это плата за все, что ты вытерпела.

Теодора открыла дверь и сказала весело:

— Какая ты сегодня хорошенькая, моя Нелл. Эта чудная жизнь явно тебе пользу.

Элинор улыбнулась в ответ; ровно то же самое она могла бы сказать о Теодоре.

— У нас должны быть синяки под глазами и потухший взгляд. — Теодора обняла подругу и через ее плечо посмотрела на себя в зеркало. — А только погляди: две цветущие юные красотки.

— Мне тридцать четыре, — сказала Элинор, сама не понимая, из какого чувства противоречия накинула себе два года.

— А выглядишь ты на четырнадцать, — ответила Теодора. — Идем. Мы заслужили свой завтрак.

Они со смехом пробежали по лестнице и через игровую комнату в столовую.

— Доброе утро, — весело сказал Люк. — Как спали?

— Прекрасно, спасибо, — ответила Элинор. — Сном младенца.

— Был вроде какой-то шум, — добавила Теодора, — но в старом доме это естественно. Доктор, чем мы сегодня займемся?

— Хм? — поднял голову доктор.

Он один выглядел усталым, но и его глаза горели так же, как у всех. Это радостное волнение, подумала Элинор. Нам всем очень хорошо.

— Баллехин-хаус, — произнес доктор, смакуя слова. — Дом священника в Борли. Гламисский замок.[9] Не верится, что испытываешь такое на себе. Просто не верится. Я начинаю отчасти понимать восторги настоящих экстрасенсов. Не передадите ли сюда мармелад? Спасибо. Моя жена мне не поверит. У еды сегодня какой-то особенный вкус, вы не находите?

— Вот и я гадаю: это миссис Дадли себя превзошла или что еще? — подтвердил Люк.

— Я все пытаюсь вспомнить, — сказала Элинор. — Про ночь. То есть я знаю, что испугалась, но не могу представить, как это было.

— Я помню холод, — поежилась Теодора.

— Думаю, дело в том, что все настолько не похоже на знакомые переживания… в смысле, потому и не откладывается в голове. — Элинор смущенно рассмеялась.

— Точно, — согласился Люк. — С утра я рассказывал себе о ночных событиях. После страшного сна убеждаешь себя, что на самом деле этого не было, а тут наоборот.

— По-моему, отличная встряска, — заметила Теодора.

Доктор предостерегающе поднял указательный палец.

— Нельзя полностью исключить, что причина кроется в подземных водах.

— Тогда надо больше домов строить над тайными родниками.

Доктор нахмурился.

— Эта эйфория меня смущает, — сказал он. — Нет ли в ней опасности? Не проявление ли это атмосферы Хилл-хауса? Первый признак того, что мы поддались его чарам?

— Тогда я буду заколдованная принцесса, — объявила Теодора.

— И все же, — начал Люк, — если сегодня ночью Хилл-хаус проявил себя в полной мере, то бояться особенно нечего. Нам всем было страшно и неприятно, однако я не помню ощущения физической опасности. Даже когда Теодора сказала, что нечто за дверью хотело ее съесть, не было чувства…

— Я знаю, что она имела в виду, — возразила Элинор, — и еще тогда подумала, что это правильное слово. Ощущение было, что оно хочет нас поглотить, вобрать в себя, возможно — сделать частью дома… ой, мне казалось, я понимаю, что говорю, только у меня очень плохо получается.

— Физической опасности нет, — уверенно сказал доктор. — Ни одно привидение за всю историю привидений не причинило кому-либо телесного вреда. Вред причиняет себе сама жертва. Нельзя даже сказать, что призрак атакует разум. Разум — сознательный, думающий — неуязвим. Сидя здесь и разговаривая, мы разумом и на йоту не верим в привидений. Никто из нас, даже после сегодняшней ночи, не может произнести слово «привидение» и не улыбнуться. Нет, опасность сверхъестественного в том, что оно наносит удар в ту часть современного разума, где он совершенно безоружен. Мы отбросили броню суеверий и ничего не придумали взамен. Никто из нас не думает умом, что вчера по саду бегало привидение или что привидение колотило в двери. Однако, несомненно, что-то в Хилл-хаусе нынешней ночью происходило, и разум бессилен прибегнуть к своей инстинктивной защите — усомниться в себе. Мы не можем сказать: «Мне померещилось», потому что три человека наблюдали то же самое.

— Я могу, — улыбнулась Элинор. — Вы трое существуете только в моем воображении; на самом деле вас нет.

— Если бы вы были готовы и впрямь в это поверить, — серьезно сказал доктор, — я бы отослал вас отсюда сегодня же утром. Вы бы слишком близко подошли к состоянию ума, которое примет опасности Хилл-хауса как родные и желанные.

— Доктор хочет сказать, дорогая Нелл, что счел бы тебя психоненормальной.

— И наверное, был бы прав, — ответила Элинор. — Конечно, если я возьму сторону Хилл-хауса против вас, вы меня отошлете.

Почему я? — подумала она. Я что, общественная совесть? Вечно должна говорить холодными словами то, что гордость не позволяет им признать? Я что, самая слабая, слабее даже Теодоры? Уж явно из нас четверых я последняя, кто противопоставит себя остальным.

— Полтергейсты — совершенно иное дело, — продолжал доктор, косясь на Элинор. — Они воздействуют исключительно на материальный мир: швыряют камни, двигают предметы, бьют посуду. Миссис Фойстер из Борли уж столько всего вытерпела, но даже она сорвалась, когда ее лучший чайник вылетел в окошко. Впрочем, в иерархии сверхъестественного полтергейсты занимают самое низкое положение: они разрушительны, но не обладают ни волей, ни умом — просто сила, ни на что конкретное не направленная. А помните, — с улыбкой спросил он, — есть такая очаровательная сказка Оскара Уайльда, «Кентервильское привидение»?