Коротышка с трудом сел, очумело покрутил головой, потер левую сторону груди и с ненавистью поглядел на зажатый в руке кастет. Приходилось признать, что эта баба сделала их обоих одной левой. Ну надо же, а с виду и не скажешь… Коротышка попытался подняться, но ноги его не держали. По его знаку долговязый наклонился к напарнику, причем в голове его зазвенело так сильно, как будто сотня трамваев застряла на повороте. Поддерживая друг друга, они побрели от опасного подъезда, обогнули дом и свернули в узкий, засыпанный снегом переулок, где была припаркована машина. При появлении побитой парочки машина издевательски мигнула фарами, и стало видно, что за рулем кто-то сидит.
Долговязый влез на заднее сиденье, коротышка втиснулся за ним, чтобы не показывать водителю, в каком он состоянии. Но это был напрасный труд, потому что за рулем сидела женщина и от ее взгляда не ускользала ни одна мелочь. Пока парочка, шумно дыша и охая, осваивалась на заднем сиденье, женщина молчала. Наконец те двое затихли, и тогда женщина спросила, почти не разжимая губ:
– Ну?
«Баранки гну!» – хотел огрызнуться коротышка, но не посмел.
Он вообще ничего не ответил, поскольку говорить было нечего.
– У нее ничего нет… – встрял тут долговязый, который особенным умом не отличался. Коротышка ткнул его кулаком в бок, но было уже поздно.
– Вот как? – издевательски протянула женщина. – Из чего вы сделали такой вывод? Она сама вам сказала?
Теперь до незадачливого помощника коротышки дошло, что лучше бы ему помолчать.
– Насколько я вижу, она и разговаривать с вами не стала, – продолжала добивать их женщина за рулем, – просто отлупила вас, как распоясавшихся школьников. На что вы вообще годитесь, если одна слабая женщина…
– Слабая? – возопил коротышка. – Да это не баба, а робот на батарейках! У нее небось черный пояс по дзюдо и по карате! А вы же сами велели действовать тихо…
– Но быстро и эффективно, – уточнила женщина. – Ладно уж, хоть работнички вы аховые, пока больше никого у меня нету на примете. Значит, если не смогли ее как следует припугнуть, проследите за ней – куда ходит, с кем встречается.
– Да никуда она не ходит, – с тоской протянул коротышка, – только в больницу свою каждый день и домой…
– Вот и хорошо, значит, быстрее ее выследите. Как только заметите что-то интересное, сразу мне сообщите, – сказала женщина, трогая машину с места.
Напарники на заднем сиденье переглянулись – ох уж эти бабы! От них одни неприятности…
Мастер Бернт Нотке сложил кисти и оглядел свою работу.
Она была великолепна, следовало признать это без ложной скромности. Как всякая талантливая работа, она переживет своего мастера. Как всякое хорошее полотно, оно говорит гораздо больше, чем ее создатель хотел и мог сказать.
Картина страшна, она внушает всякому христианину ужас перед неизбежностью смерти – но в то же время она проповедует красоту жизни во всех ее проявлениях, во всем ее разнообразии.
Мастер Нотке внезапно понял, что картина говорит две противоположные вещи: устами проповедника она напоминает, что жизнь коротка, смерть неизбежна, житейские ценности преходящи, значит, бесполезно гнаться за мирскими наслаждениями и тленными богатствами…
Но в то же время каждым штрихом, каждым мазком краски, каждой веткой дерева на заднем плане картина говорит совсем другое: жизнь коротка, смерть неизбежна, значит, надо радоваться тому малому, что удалось успеть, радоваться каждому мгновению, каждому солнечному лучу…
Мастер усмехнулся: сегодня его ждет приятный момент, может быть, самый приятный в каждой работе. Он должен получить у заказчика плату за оконченный труд.
Только сейчас мастер осознал, что уже несколько дней не видел советника.
Прежде старик приходил в церковь каждый день, чтобы проверить, как идет работа – но с прошлого четверга он не появлялся… неужто старик охладел к своему заказу, охладел к этой картине?
– Ну что ж, – проговорил художник вслух, – если гора не идет к Магомету, Магомет пойдет к горе…
Он сбросил на руки подмастерью свою перепачканную красками блузу, вымыл руки над медным тазом, надел богатый, отороченный мехом кафтан, весьма подходящий к случаю, и отправился в дом господина советника.
Шустрый Фриц бежал рядом с ним, что-то непрерывно болтая, но мастер не прислушивался к его пустой болтовне. Он размышлял о том, что понял при виде своей картины.
О том, что всякая хорошая работа говорит совсем не то, что задумывал ее автор. Точнее, и то – и что-то совсем другое, зачастую противоположное…
Они миновали церковь Святого Якова, свернули в узкий проулок и наконец оказались перед богатым домом из красного кирпича, домом советника Вайсгартена.
Двери дома были распахнуты, на пороге стояла простоволосая служанка с выражением ужаса на лице. Вдруг за ее спиной в дверном проеме показалась страшная и странная фигура – длинный черный плащ, высокий колпак с прорезями для глаз, длинный крючковатый нос, как у хищной птицы.
Черный Доктор, служитель Болезни, вестник смерти…
Служанка ахнула, отскочила в сторону, мелко крестясь.
Черный Доктор махнул на нее широким рукавом плаща, спустился с крыльца и пошел своим путем – в следующий дом, который посетила страшная гостья, Болезнь…
– Спаси меня и помилуй… – забормотал Фриц, и его любопытная мордашка побледнела от страха. – Может, не пойдем туда, хозяин? Что-то мне боязно!
– Не болтай глупостей! – прикрикнул на него мастер и поднялся на крыльцо.
– Мы пришли к господину советнику… – обратился он к служанке, но та вместо ответа прикрыла рот ладонью и метнулась в сени.
Мастер пожал плечами и вошел в дом.
Все это ему не нравилось, но он должен получить свою законную награду, не зря же он выполнил такую большую работу…
Они шли по знакомому полутемному коридору, и на пути их никого не было – ни слуг, ни домочадцев, только тени метались по стенам, как черные птицы. В доме советника пахло щелоком, сулемой и печным угаром, и еще чем-то тоскливым и тошным. Должно быть, так пахнет болезнь и смерть.
Наконец они вошли в просторную комнату с камином.
Как и в прошлый раз, в камине горел огонь, но на этот раз там тускло тлело лишь несколько поленьев, и огонь постепенно угасал, как угасала жизнь в этом некогда богатом и шумном доме.
В глубоком кресле что-то пошевелилось.
