От мыслей его отвлек яркий свет, ударивший по глазам. Он снова стоял во дворе дома Бледного. Веселые огоньки фонарей забавно перемигивались. Это и правда было похоже на иллюминацию.
– Он нас не отпускает, – в спину ему прошептал Митька. – Кружит.
– Да ну тебя! – оттолкнул насевшего Пращицкого Карасев и в который раз пошел к школе. – Ты еще какую-нибудь страшилку вспомни. Надо внимательнее на дорогу смотреть, не будешь направления путать. Если я опять кругами пойду, толкни меня в спину.
На пустыре на Толика в третий раз напала задумчивость. Он не был уверен, что собаки дадут ему что-нибудь сказать. Могут и наброситься. Есть небольшая вероятность, что собак там вообще не будет. Но тогда и ребята вряд ли будут сидеть у Рязанчика…
– Ты видишь то же, что вижу я? – озадаченно спросил Карасев, разглядывая яркие огоньки фонарей. Он на всякий случай похлопал себя по бокам – не спит ли?
– Наверное, – пожал плечами Пращицкий.
– А что ж ты меня не толкнул? – покосился на него Толик.
– Я и сам не заметил, как мы здесь оказались, – честно признался Митька.
Карасев почесал в затылке, пытаясь придумать, что же теперь делать. С пустыми руками к Бледному соваться не хотелось.
– Козиной можно позвонить, – снова заговорил Пращицкий, доставая из кармана мобильный.
Толик покачал головой:
– Он телефон у Костяна испортил.
На него вдруг напало странное безразличие. Есть кот, нет кота – какая разница? Никуда больше идти не хотелось. Там темнота и собаки. Здесь светло и уютно. Осталось сделать всего несколько шагов, и все несчастья закончатся. Он окажется у друзей в надежном месте. У котов девять жизней, у человека одна. И не стоит этой единственной жизнью рисковать попусту.
Фонарики во дворе мигнули, превратившись в разноцветную гирлянду. Полилась тихая медленная мелодия. Она звала не боясь, открыто пройти через двор, толкнуть дверь. Звякнет веселый бубенчик, по лестнице пробежит легкий звон. На пороге его встретят друзья, и все беды закончатся.
– Стой! Ты куда? Пошли отсюда! – звал Митька.
Толик не слышал его. В ушах стоял мелодичный перезвон, кто-то весело смеялся. Земля еле заметно подталкивала его вперед.
Он и сам не заметил, как резким движением оттолкнул от себя Пращицкого, и тот улетел в ближайший грязный сугроб.
Дверь подъезда распахнулась. Снова зазвенели колокольчики.
Мраморная лестница была устлана красной ковровой дорожкой. Ворс у ковра оказался такой пушистый, что ноги в нем тонули. И это было чертовски приятно.
Толик почувствовал, как устал за последнее время, как замерз без куртки и как ужасно хочет есть.
На пороге квартиры стоял стройный мужчина с высоко зачесанными белыми волосами. От его широкой улыбки по всему лицу разбегались мягкие морщинки, делая его похожим на маленькое солнышко.
Мужчина без слов отступил, и Карасев вошел в светлый коридор.
Дверь в комнату оказалась распахнута. Там уже был накрыт стол. На белой скатерти стояли чашки, огромная ваза была доверху наполнена пирогами. А по центру возвышался трехъярусный торт.
– Проходи, садись, – пропел голос над Толиком. – Сейчас все соберутся, и мы отметим нашу встречу.
Карасев забрался на стул и оглянулся.
На мгновение ему показалось, что сзади стоит большой телевизор, по которому показывают темную раздолбанную комнату.
– Не оглядывайся! – мужчина положил Толику руку на плечо. – Смотри вперед.
Карасев снова глянул на торт, на чай, от которого шел легкий дымок, и кивнул.
Да, он больше не будет оглядываться. Никогда не будет!
За спиной всхлипнули. Толик почесал оцарапанную руку и потянулся к пирожкам. Начинка у них была самая подходящая – картошка с луком и яйцами.
Сзади снова послышался шум. Карасев уже собрался возмутиться – что это за неизвестные ходят у него за спиной. Около стула опять встал мужчина, не давая ему повернуться.
– Ешь, – он мягко надавил Толику на плечи, не давая шевельнуться. – Скоро подойдут наши друзья. Будет весело.
– Угу, – буркнул Толик с набитым ртом и потянулся за новым пирожком.
Он уже забыл, куда и зачем шел, почему убегал. Ему было необычайно хорошо. Вот только мешала рука. Она все сильнее и сильнее чесалась. Да за спиной кто-то не просто всхлипывал, а чуть слышно подвывал. Это начинало бесить. Почему, как только становится хорошо, кто-то обязательно норовит все испортить?
Рука ныла невыносимо. Ею захотелось стукнуть обо что-нибудь жесткое. Сзади уже рыдали в голос.
– Хватит! – заорал Толик, вскакивая. Он со всей силой шарахнул рукой по столу, так что чашки подпрыгнули, а торт накренился и стал медленно сползать на пол. – Прекрати плакать!
Он поднырнул под руку мужчины и бросился в угол.
Светлая комната потемнела. Вместо мягких диванов и пушистых ковров показались обшарпанные стены, узкая кушетка и покосившийся шкаф. Около него, сжавшись клубочком, сидела Верка Зима и беззвучно плакала.
– Ты что здесь делаешь? – Толик еще не пришел в себя после таких резких изменений, произошедших в комнате, а вид зареванной Швабры вообще лишил его способности соображать. – А как?.. – Он снова повернулся.
Шикарный стол, накрытый белой скатертью, превратился в низкий скособоченный журнальный столик. Рядом с ним на простом стуле сидело привидение Павла Сергеевича Бледного и нервно барабанило пальцами по коленке.
– Тебе говорили, не оборачивайся, – зло прошипел математик. – Сидел бы тихо, сам бы не заметил, как все произошло. А теперь возись с вами… Ничто их не останавливает, – забормотал призрак себе под нос. – Собак они не боятся, с котом справились, дерево и то на них правильно упасть не может. Гипнозу не поддаются! Ну, ничего, и на них управа найдется.
– Что произошло? – Способность быстро соображать к Карасеву еще не вернулась.
– Мне пора уходить, – сквозь зубы процедил призрак. – Грустно отправляться в путь одному. Хочу подобрать себе компанию из любимых учеников.
– Давно ты здесь? – Толик снова повернулся к Зиме.
Верка кивнула.
– Я дома сидела, – быстро зашептала она. – Вдруг смотрю: мебель пропадать стала. Вместо нее деревья выросли. Я сначала подумала – с ума сошла. А потом все как в сказке. Тропинка. По ней клубок катится. Он катился, катился…
– И докатился, – понимающе кивнул Карасев. – У Пращицкого тоже лес был. Значит, и у остальных тоже.
– Если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе, – изрек Бледный, разводя руками. – Пришлось применить некоторую силу, по-другому с вами никак нельзя.
Толик почувствовал, что наваждение отступает. Он вспомнил собак, пустырь, испуганного Митьку.
