Потом голубая сойка тоже свернулась в шарик, как мокрица, засунув голову между крючкообразных металлических ног, скатилась с дерева и унеслась прочь. Не улетела, а именно укатилась.
Домой надо было подниматься в гору, но он взбежал туда бегом. Добравшись до дома, он включил песню группы «Бич бойз» «У меня в комнате» – он всегда так делал, – а затем вынул свой дневник и, все еще тяжело дыша, записал, как видел белку и синюю сойку, но рассказывать никому не стал, даже матери. Ему не хотелось, чтобы они решили, будто он из таких, кому чудятся всякие странности. Винни и так нелегко приходилось с людьми.
3 декабря, ночь
Кол сидел с матерью и отцом, смотрел телевизор и размышлял, почему ему так паршиво. Адэр называла это «семейный вечер у телевизора». В последнее время такое случалось совсем нечасто – чтобы все были довольны и счастливы. Обычно он, Кол, прекрасно себя чувствовал. Сегодня Адэр не было, так что не вся семья налицо, но проблема, ясен перец, не в этом.
Он думал, почему Адэр продолжает настаивать, что с родителями не все в порядке. Он заорал на нее, когда она об этом заговорила, а может, заорал как раз потому, что его и самого это беспокоило.
С матерью точно что-то не то. Она что, злится на отца? Не смеется над шоу, то и дело смотрит на отца. То на экран, то на отца, потом снова на телевизор, снова на отца. А он смотрит себе передачу, смеется. В точности там, где раздается смех по телевизору. Время от времени оборачивается к ним и тепло улыбается. По крайней мере улыбка кажется теплой.
Так из-за чего Адэр беспокоится? Кол не был до конца уверен, но все же почти знал.
В кои-то веки, решил он, можно просто подойти и спросить ее. Но у собственных родителей такую фигню не спросишь. Почему ты себя так странно ведешь, мама? Во всяком случае, не у них в семье.
Началась реклама. Кол достал свой палмтоп – довольно дорогой, но ему он достался дешево – и проверил почту. Отстучал ответ своему другу Кабиру в граффити палмтопа: На моли сегодня не приду, семейная мутота.
Снова с тупой неизбежностью началось шоу, и Кол спрятал палмтоп. Хоть бы Лэси была здесь, но она переехала в мотель. Колу трудно было думать про нее как про тетю Лэси. Она больше походила на старшую сестру. И вообще она другая. Кажется, она готова справиться с любым делом, даже самым паршивым. И никогда не злится. Иногда поведение матери вроде бы приводило Лэси в недоумение, но она никогда не заводилась.
Шоу на экране шло своим, вполне предсказуемым путем.
– Ну и фигня, – пробормотал Кол.
– Может, ты хочешь переключить канал, сынок? – спросил отец – и вроде бы абсолютно серьезно, никакого сарказма. Взял и переключил на другой канал. Ток-шоу, толпа женщин обсуждала проблемы грудных имплантатов. – Ну, как тебе, сынок? – спросил отец.
Сынок… Надо же.
– Гм…
Отец и сам бы мог догадаться, что он не станет смотреть этот отстой. Он и, правда, переключил на спортивное шоу, где по рингу мотались борцы.
– А это как?
– Ну, не знаю…
Отец продолжал нажимать на кнопки – слишком быстро, чтобы сориентироваться. Наконец Кол встал, чуть ли не дергаясь от раздражения, и сказал:
– Вообще-то я собираюсь прогуляться. – И направился к прихожей, задержался на миг в арочном проеме, вроде бы чувствуя – надо что-нибудь сказать, но так и не придумал что. Но тут отозвался отец:
– Конечно, сынок. – Выключил телевизор и добавил: – О чем речь! – Встал и вышел в гараж. Чем-то там загремел. Мать продолжала сидеть в кресле, глядя на выключенный телевизор. Потом посмотрела в направлении гаража, потом снова на пустой экран. Снова на гараж. Потом опять на телевизор. Кол не мог на это смотреть. Повернулся, чтобы уйти, но тут она вдруг позвала:
– Кол?
Голос звучал глухо, почти сдавленно. Он обернулся, подумав, что ей что-то попало в горло.
– Что, мам?
– Кол? – Она посмотрела на него, потом опять на гараж. И вновь на него. И на гараж. Подняла свою левую руку и стала на нее смотреть. Рука дергалась.
Кол ощутил озноб.
– Ты о'кей, мам? Позвать отца?
– Отца? Нет, нет. – Она неловко встала, сделала шаг к Колу, повертела головой, словно пытаясь избавиться от судороги, открыла рот и сказала…
Ничего не сказала. Просто стояла и тяжело дышала, рот оставался открытым. Из него вырывался слабый – Кол едва его различал – придушенный звук.
Что-то с мамой не так. И серьезно.
– О'кей, мам. Я понял, сейчас позову отца. – Нет.
Кол бросился к ней. Она сделала шаг назад. Как будто испугалась. И снова выдавила полузадушенный хрип. Кол не мог ни на что решиться. – Что-то попало тебе в горло?
– Да. Нет. Вроде того. Может быть. Кол, все это время… С ним можно бороться. Его можно…
И тут в проеме кухни появился отец. Он в упор смотрел на мать. Губы его шевелились.
И вдруг мать стала выглядеть как всегда в последнее время – прекрасно. Она улыбнулась и сказала:
– Господи, что-то попало мне в горло.
В этот момент Колу показалось – уверен он не был, так как заметил он это лишь краешком глаза, – что отец беззвучно, одними губами, проговорил именно те слова, которые произнесла мама: Что-то попало мне в горло.
Нет. Это невозможно.
Мать улыбнулась:
– Ну, иди, иди на прогулку, Кол. Конечно, иди. Давай скорее. Увидимся позже, сынок.
Кол переводил взгляд с одного родителя на другого, потом удивленно помотал головой. Они – ни один, ни другой – почти никогда не называли его «сынок». Разумеется, они не вели себя так, как будто он им не сын. Просто не называли его так. Это слово напоминало какое-то телешоу – «ТВ-ленд», что ли?
Вдруг у него возникло безотчетное ощущение, что надо убираться отсюда, и немедленно, как можно быстрее, а почему – он и сам не понимал.
– Да, вот что я хотел спросить, мам. Можно мне на пару часов взять грузовик?
– Конечно-конечно, – ответила она и, резко развернувшись, пошла к отцу. Оба тут же удалились в гараж.
Конечно-конечно? Обычно она давала ключи только после долгих споров, особенно когда отец тоже присутствовал.
Ну и ладно. По крайней мере, ему удалось получить грузовичок.
Кол взял ключи с крючка на стене, вышел, сел в машину, завел мотор и… остался сидеть.
Куда же ему поехать?
Мейсон, переминаясь с ноги на ногу, стоял в проеме кухонной двери и наблюдал, как дядя Айк чистит в гостиной ружье. Мейсон не любил находиться рядом с дядей Айком, когда тот чистит ружье. У Айка, крупного детины в ярко-розовой просторной рубашке, шортах и шлепанцах, были рыжие редеющие волосы, масса веснушек и огромные ручищи. Он частенько сидел так у кофейного столика, попивал виски и чистил свой 30,06 – такой у ружья калибр, – а у Мейсона от этого зрелища уже была паранойя, потому что он знал: как-то раз дядя Айк выстрелил в тетю Бонни, правда, лишь однажды. Поэтому тетя Бонни и уехала насовсем к своей кузине Терезе. По крайней мере она сказала, что не вернется до тех пор, пока дядя Айк снова не начнет принимать антидепрессанты или амфетамины.
