— Я знаю, — она избегала его взгляда, продолжая возиться с пояском.
— Ты же сама видела, что происходит в первые дни заражения.
— Видела, — упорствовала она.
— Ты еще слишком молода, подожди еще немного…
— Я?! Молода?! — гневно воскликнула она, вскинув голову. — Да мне скоро двадцать пять! Еще немного — и я состарюсь, а мне как-то не улыбается вечно жить в дряхлом теле!
Легран не смог скрыть легкой улыбки, чем еще больше разозлил подругу.
— Послушай меня, — вампир перехватил ее запястье, прекратив бесполезные попытки затянуть пояс, — тебе повезло, ведь у тебя есть выбор. У тебя есть время… Ты можешь родить ребенка, оставить в этом мире хоть что-то от себя…
— Да не хочу я никакого ребенка! — воскликнула Алена. — Зачем?!
— Чтобы потом не жалеть, ma chere, — Легран вновь отвернулся к стене, упершись взглядом в висевшую на ней большую картину: серебристые березовые ветви клонились к земле под тяжестью льда и снега, пушистые сугробы стыдливо прикрывали человеческие останки, в высоком небе вились стаи воронов, зорко следя за бредущими по зимней дороге людьми. Закутанные в мундиры, ослабевшие и замерзающие, остатки французской армии покидали русскую землю.
— Эти люди такие несчастные… — Алена увидела, куда смотрит вампир. — Почему картина висит здесь?
— Чтобы помнить, Helene.
— О чем? Это имеет какое-то отношение к твоему прошлому?
Девушка подошла ближе и, чуть прищурившись, прочитала: "В.В.Верещагин. Отступление. Бегство на большой дороге". Ты был там?
Легран ничего не ответил, пристально рассматривая полотно, будто кисть великого художника вывела на нем что-то еще, незаметное обычному глазу…
Москва, 21 октября 1812 года.
Французская армия медленно покидала город. Длинные вереницы обозов, экипажей, телег, доверху наполненных награбленным добром, напоминали пеструю ленту, причудливыми изгибами тянущуюся по дороге. Легран то и дело оборачивался назад, стараясь сохранить в памяти страшное, но невероятно красивое зрелище: клубы черного дыма, воспарявшие в небеса, огненные языки пламени, лизавшие дома и деревья, испуганных людей, бегущих прочь от разверзнувшихся врат ада.
Земля под ногами содрогнулась: это взрыв сотряс стены древнего Кремля, обрушив часть крепостной стены, обхватив пожаром башни и другие строения.
Москва гневно выпроваживала захватчиков, изрыгая из себя разношерстную толпу. Не мать французским солдатам, не супруга, не любовница. И даже охваченная огнем, она выглядела победительницей, будто и не существовало иного пути, кроме как, подобно Фениксу, умереть в очистительном пламени, выжечь из себя скверну, чтобы потом воспрянуть из пепла к новой жизни.
— О чем задумался? — заметив меланхоличный вид друга, Жан прекратил насвистывать веселую песенку.
— Да так, — нехотя ответил Анатоль. — Предчувствия у меня дурные.
— Брось! Лично я скоро буду дома и щупать большие титьки моей Беатрис. Разве есть повод к унынию?
— С каждым днем становится все холоднее, — Легран поднял воротник шинели, защищаясь от ледяного порыва ветра. — Надо было уходить раньше… или ждать весны. Было бы больше шансов не замерзнуть в этих проклятых землях.
— Не мне обсуждать приказы Бонапарте, — пожал плечами Живчик, доставая трубку и набивая ее табаком. — И не тебе сомневаться в правильности Его решений.
— Я не сомневаюсь и пойду за ним хоть на край света… Черт, да что я говорю? Мы уже на краю света и как раз оттуда возвращаемся. Просто…
— Довольно! Я не собираюсь умирать здесь и, уверен, Император тоже. Так что думай о… По чему ты скучаешь больше всего?
— По морю… — мечтательно заявил Анатоль. — И по теплу.
— Вот и думай о море, — заключил Жан, попыхивая трубкой. — Об отличной солнечной погоде, и о том, что вернешься героем, притом героем с толстым кошельком! Разве можно мечтать о чем-то другом?
Легран хотел было заявить, что толстый кошелек занимает его мысли меньше всего, но зная упертый характер друга, не стал вступать в бесполезные дискуссии.
День прошел на удивление быстро. Словно незримый повелитель времени нарочно остановил минуты на заседании, чтобы оно тянулось как можно дольше, а потом раскрутил стрелки часов в несколько раз быстрее обычного, превратив остаток дня в нескончаемую круговерть событий.
Совещание закончилось слишком поздно, чтобы успеть на обед, но есть особенно не хотелось: после душного помещения, насыщенного тяжелым запахом парфюма, глоток свежего воздуха был упоительно вкусным, возвращающим силы и хорошее настроение. Сделав глубокий вдох, я остался стоять в тени, под козырьком у входных дверей здания администрации, не торопясь подставляться под злобные солнечные лучи.
— А вампир бы уже сгорел, окажись он на вашем месте, — раздалось за спиной.
Я обернулся и увидел Дока, взъерошенного и раскрасневшегося от жары. Глаза его, казалось, покраснели еще больше, и к тому же сильно слезились, а крылья носа подрагивали, будто он все время хотел чихнуть. Не выдержав, ученый достал из кармана брюк платок и высморкался.
— Черт бы побрал эти розы, — прогундосил он, вытирая нос.
— Аллергия? — посочувствовал я.
— Она самая. Редкая форма, устойчивая к самым современным антигистаминным препаратам. Однако ж пыльца — явление приходящее и уходящее, а вот солнце…
Док схватил меня за руку, близоруко прищурился, с интересом рассматривая ожоги, оставленные солнечными лучами.
— Какое поразительное сочетание вампирской и человеческой ДНК! Повреждения эпидермиса симбиота, вызванные ультрафиолетовым излучением — да это же новая тема для диссертации!
От сделанного только что открытия, Док восторженно чихнул, не успев прикрыться платком.
— Эпидермиса чего? — я одернул руку, брезгливо вытерев ее о штаны. В отличие от вампиролога, знакомство с ним не приносило мне экстаза.
— Симбиота! — он шмыгнул носом и продолжил с возрастающим энтузиазмом. — Вашей вампирской составляющей я дал именно такое определение. Неужели вы не помните Симбиота? Того внеземного организма, который вселился в Питера Паркера, слился с ним в одно целое, и придал новые возможности его паучьей сущности?
— Из-за которого тот едва не сошел с ума? — иронично поинтересовался я, вспомнив фильм. — Спасибо, Док, точнее определения не подберешь.
— Сильный человек подобного не допустит, — вдруг очень серьезно заявил ученый. — А если допустит… То рядом всегда будут люди, готовые исправить досадное упущение.
Он снова чихнул и, одной рукой прикрыв нос платком, другой — прижав к груди папку с документами, быстро пошел в сторону общежития.
