– Молодые люди, – вдруг раздался голос из глубины зала, – здесь, между прочим, музей, а не публичный дом!
Из-за витрины, где, как группа манекенов в магазине, разместилось семейство горилл, высунулась седая голова смотрительницы. Голова принялась покачиваться из стороны в сторону, как у гремучей змеи перед атакой.
– Пошли отсюда, – прошипел я и, невзирая на этикет, ухватил Машу под локоть.
Она послушно засеменила к выходу.
«Ну, сейчас я им напишу в книге отзывов, – подумал я. – Такое напишу!» И стал озираться по сторонам в поисках этой самой книги.
– Ты что-то забыл? – спросила мадам Епи-сеева.
– Ага, вот она, – шепнул я и двинулся к тумбочке, где лежал ветхозаветный томик.
Несмотря на потрепанность переплета, в книге оказалось всего две записи. Причем довольно странных. Первая была вопросительная:
Тамара Яковлевна, вы обратили внимание на эти сказочные улыбки продавцов?
Непонятно, при чем здесь продавцы. Видимо, книга попала сюда из близлежащего магазина. Однако вторая запись была еще более ошеломляющей. Неизвестная Тамара Яковлевна довольно высокопарно отвечала на вопрос:
Смотрю и думаю: сколько души, вкуса, таланта и умения вкладывается здесь в любое дело!
Очень хорошо, только непонятно, как все это можно отнести к «сказочным улыбкам продавцов»?
Я захлопнул книгу, от изумления передумав изливать гнев на ее страницах. Выглядел я подавленно. Маша подошла ко мне и ласково спросила:
– Что с тобой?
– Н-ничего, – выдавил я. – Пойдем одеваться.
У стойки гардероба я испуганно посмотрел на старушку, выдававшую пальто. Вдруг с ее языка сорвется еще один комплимент. А может, это и есть та самая Тамара Яковлевна? Но, слава всевышнему, гардеробщица приняла жестяной кружочек из моих рук, буркнув лишь:
– Подавать надо номером вверх.
У каждого свои причуды. Я накинул дубленку на Машины плечи. Мадам Еписеева влюбленно заглянула в мои глаза.
– У меня еще полчаса до работы. Может, посидим где-нибудь?
Такого поворота я никак не ожидал. Хорошо ей говорить «посидим»! И я бы «посидел» с удовольствием, да только… Известно что.
Мы вышли из музея и пошли вверх по улице.
– Тут до моей работы рукой подать, – щебетала Мария. – Так что, если нам встретится какое-нибудь тепленькое местечко, мы обязательно туда заглянем. Ты не против?
– Какие проблемы, – неуверенно пробормотал я.
Еще как против! Если бы ты работала где-нибудь на нефтяной вышке в Сибири, и то было бы лучше. Я бы даже согласился проводить тебя пешком. Хотя с Сибирью и нефтяными вышками у меня связаны не самые приятные воспоминания.
Как-то раз меня послали в командировку. Изредка с учителями такое случается. Я поехал обмениваться опытом с педагогами прибайкальской станции Лена.
Еще в поезде – а ехал я суток четверо – я познакомился с веселой и отважной девушкой Ниной. Она пила неразбавленный спирт, объясняя эту склонность особенностями своей профессии.
– Кем же ты работаешь? – поинтересовался я на вторые сутки пути.
– Крановщицей. На башенном кране… У нас строительство ого-го какое!
Выяснилось, что «ого-го» как раз там, куда еду я. То есть на станции Лена. Хорошо это звучало: «Нина из Лены»!
Но вот мы приехали, расцеловались, и я, подхватив чемодан, отправился разыскивать школу, где мне предстояла встреча с местными знаменитыми педагогами.
После долгих поисков я набрел на какой-то барак. Это и была школа. «Педагогами» же оказалась старенькая учительница, которая вела в школьном бараке все предметы, какие только можно выдумать. До восьмого класса включительно. Видимо, меня послали затем, чтобы я хорошенько выяснил, как старушке удается подобная многопрофильность.
Обменявшись опытом, я поинтересовался, где меня разместят. Старушка ответила, что она сама пока ночует в школе. Так что мне еще предстояло искать жилье.
И тут я, к своей радости, вспомнил о Нине. Может, она меня приютит? Подхватив чемоданчик, я направился к близлежащей стройке. Впрочем, стройка оказалась единственной в этом городке алкоголиков и металлургов.
– Извините, – остановил я первого же попавшегося человека в оранжевой каске, – а Нина не здесь работает?
Человек очнулся от своих дум и посмотрел на меня.
– У нас тут Нинок как собак нерезаных. Тебе какую?
– Она на кране работает…
Касконосец посмотрел на меня еще более недоуменно.
– Так у нас тут и кранов до едрени фени! – он широким взмахом окинул строительство. – Тебе какой? Башенный?
На это мне нечего было ответить. Наступала ночь. Пришлось обходить каждый кран и глупо орать вверх:
– Ни-и-на!
На этот призыв с высоты из поднебесной будочки неизменно высовывалось женское лицо. У пятого по счету крана я, задрав голову, наконец углядел красные щеки «моей» Нины. Она тоже узнала меня и через минуту, ловко спустившись с головокружительной высоты, очутилась рядом.
Крановщица гостеприимно отвела меня в столовую, где я принялся остервенело набивать брюхо макаронами. Кучка мужичков у окна заинтересованно изучала затрепанный «Спид-Инфо».
– Нинка, – обратился к моей спасительнице один из них, – у тебя ОРГАЗЬМ есть?
– Да, наверно, ребята куда-то закинули, – беззаботно отозвалась она, решив, что это какая-то деталь башенного крана.
Мужики загоготали. Я же пытался придумать, как бы половчее спросить у Нины насчет ночлега.
Мы вышли на улицу, и я решился. Вопреки моим ожиданиям, крановщица не усмотрела в этой просьбе никакого криминала.
– Я-то в общежитии живу, а там одни девчонки. Но ты можешь на кране переночевать. В кабине. Высоты-то не боишься?
– Да вроде нет…
Надо ли описывать, каких душевных и физических сил стоило мне восхождение на башенный кран. Но вот я оказался наверху. Хозяйка апартаментов заперла дверь снаружи и сказала:
– Утром я тебя отопру. У нас тут с этим строго.
Как только ее фигурка растворилась внизу во мраке, мне отчаянно захотелось справить нужду. Вот, собственно, и все. Когда утром в замке заскрежетал ключ, я чуть было не вывалился наружу. С трудом преодолев спуск, измученный бессонной ночью, я бросился прочь от крана, даже не поблагодарив Нину. Едва мои ноги коснулись благословенной сибирской земли, я, петляя как заяц, понесся вон со стройки. В тот же вечер я уехал домой. Нину я больше не видел. А высоты с тех пор боюсь отчаянно.
Тем временем мы с Марией оказались у небольшого зданьица. На дверях значилось:
Кафе «Оладьи»
«Вот он, час моего позора», – подумал я, перекатывая в кармане мелочь.
– Может, найдем что-нибудь другое? – в моем голосе сквозила надежда.
