Человек-Слон замедляет ход, теряя из виду дорогу в коричневой трясине.
— Сворачивай влево. — говорю я ему. — Следуй вдоль корней большого дерева впереди и между двумя меньшими.
Он кивает, улавливая принцип.
Герион выглядит так же, как я себя чувствую. Он плюхнулся на своё сиденье, опустив голову между коленей. Даже воняющим-как-рыбная-лавка солдатам не по себе.
Я не подписывался на всё это, но в худшем случае я всегда полагал, что быть Дьяволом, по крайней мере, немного весело. Стрелять из пневматики по идущему по канату над озером из кипящего лимонного сока и битого стекла Гитлеру. Играть в «Прикрепи ослу хвост» [7] со Сталиным. После ланча, может, несколько раундов в «Колоти-по-Теду-Банди» [8]. Вместо этого я получаю буквально реку дерьма. Как там в старой поговорке: «Благими намерениями вымощена дорога в ад»? Эта вымощена, покрыта ковровой дорожкой и оклеена обоями из кожи с моей больной задницы.
Мы на полпути через реку, когда Человек-Слон останавливается.
— В чём дело? — спрашиваю я.
Он вытягивается и смотрит поверх капота «Унимога».
Герион тоже встаёт и произносит слова, которые я надеялся никогда не услышать.
— Мы застряли.
Люцифер, сукин сын, должно быть ты смотришь с Небес и ржёшь до усрачки. Клянусь, когда-нибудь я заставлю тебя бороздить эту реку из конца в конец.
Я тяну за ручку и открываю дверь. Герион хватает меня за руку.
— Что ты делаешь?
— Нам нужно вылезти и подтолкнуть.
Он морщит лоб, глядя на меня.
— Подтолкнуть — это то, для чего те солдаты в кузове. А не Повелитель Подземного Мира.
— Ты сказал, что я не Повелитель.
— В данный момент ты представляешь его.
— Отлично. Пока не найдёшь другого Люцифера, это моё королевство и мои правила. Идём.
Он одаривает меня шокированной улыбкой. Разводит руками.
— Я учёный, а не раб.
— Ты можешь выбраться и помочь, или я вышвырну тебя, и можешь плыть в Мордор, Фродо.
Я наклоняюсь к заднему отсеку, где находятся солдаты.
— Давайте, ребята. Пора помесить ногами грязь Миссисипи.
Они с ворчанием выбираются через заднюю дверь.
— Ступайте, отыщите несколько больших веток, чтобы подложить под колёса.
Как описать, когда кучка дьявольских ублюдков стоит по колено в дьявольском дерьме? Это уникально. Тепло и с неожиданными плавающими кусочками, о которых я не хочу думать. Утонувшие тушки маленьких крылатых ящериц, которые могут сойти за адовских голубей. Мой самый большой страх — споткнуться о скрытый корень. Мне не хочется упасть лицом вниз в эту жижу. В мире не хватит пенициллина, чтобы спасти меня от живущих в этом сортире с шоколадной овсянкой адских микробов.
Герион ведёт себя хуже, чем я. Он застыл у борта грузовика, в ужасе вращаясь и вращаясь по кругу, словно пытаясь утоптать дерьмо в вино. Он двигается лишь тогда, когда прибывают солдаты с ветками деревьев и отталкивают его с дороги, чтобы засунуть их под задние колёса.
— Герион, как дела?
Он не отвечает. Просто стоит, скрестив руки на груди и наблюдая, как солдаты пытаются приподнять колёса из ила.
— Почему бы тебе не рассказать мне ещё о Енохе?
Он не может ответить. Герион потерян. Может я сломил его. Что-то скользнуло у меня по ноге.
— Эй. Разве ты не говорил, что одни из здешних чудовищ были чем-то вроде змей?
Он непонимающе смотрит на меня, а затем кивает.
— Почему ты спрашиваешь?
А затем исчезает, дёрнутый под поверхность чем-то снизу.
Дюжина ближайших солдат побросали ветки, которыми орудовали, достают пистолеты и начинают вслепую стрелять в реку.
— Прекратить!
— Требуется несколько секунд, прежде чем они повинуются.
— Щупайте ногами. Используйте руки. Найдите его.
Они не в восторге, но единственный известный им Люцифер только что отдал им приказ. Вместо того, чтобы взбунтоваться и вздёрнуть меня, как труп Дуче, они делают то, что я велю, опускают руки в дерьмо и начинают искать Гериона. Человек-Слон, всё ещё сидящий выше нас в грузовике, показывает пальцем и хрюкает.
Поверхность реки пробивает круглый горб. Шестеро солдат тянутся, чтобы схватить его. Они вытягивают один конец того, что больше похоже на жирного трёхметрового дождевого червя, чем на змею. Змея слепа, но у неё широкие и круглые челюсти, словно у львинозубой миноги. В метре от головы тело змеи обвивает талию Гериона.
— Хватайте его. Это приказ.
На этот раз всем плевать, что там скажет Люцифер. Они слишком заняты тем, что палят из своих пистолетов в голову змее. Они ещё и попадают, что должно было быть смертельными выстрелами. Возможно, эта тварь в самом деле больше червь, чем змея, потому что при всех этих попаданиях она не падает. Должно быть, у этой твари нервная система как у куриного буррито.
Я достаю из-под пальто наац, раздвигаю его в копьё и вонзаю в тело змеи в полуметре выше Гериона. Змея разворачивается в мою сторону и делает пару слепых укусов в воздух, словно не уверена, откуда взялась рана.
Я проворачиваю рукоятку нааца, и он обмякает. Я щёлкаю им как хлыстом, и он дважды обвивает тело змеи. Снова проворачиваю рукоятку, и наац становится твёрдым, как листовая сталь. Петли хлыста глубоко погружаются в плоть змеи, вытягивая грязно-белую ленту похожей на гной крови. Она вопит и бросается на солдат. Те продолжают стрелять, а я продолжаю тянуть. Её шея изгибается в сторону, когда я прорезаю толстую желеобразную плоть. Герион держится за тело змеи, стараясь держать голову над мерзкой рекой. Я упираюсь ногами и делаю последний сильный рывок. Змея напрягается и издаёт ледорубом врезающийся мне в уши пронзительный крик. И её голова соскальзывает с тела, оставляя за собой на пути в дерьмо светящиеся внутренности. Я наклоняюсь и помогаю встать Гериону.
— Отличная работа, святой Франциск [9]. Ты пытался завести роман с этой тварью?
Вернувшись к грузовику, я помогаю ему подняться, а Человек-Слон втягивает его внутрь. Все солдаты смотрят на меня. Не знаю, то ли потому, что впечатлены, то ли потому, что никогда не видели своего босса покрытым таким количеством дерьма, чтобы его хватило удобрить все поля с марихуаной в округе Гумбольдт [10]. Я убираю наац обратно в пальто и говорю: «Шевелите ветками и своими задницами, чтобы мы могли убраться отсюда».
Пятнадцать минут спустя мы снова трогаемся в путь. Через пару минут после этого мы поднимаемся на гребень холма, и начинается дождь. Дерьмо стекает с ветрового стекла. Я открываю своё окно и высовываю голову наружу, давая воде вымыть моё лицо. Герион отрывает руки от своего грязного лица и тихо произносит: «О, нет».
— Что?
— Это последнее кольцо. Сожаление.
Да, я был достаточно глуп, думая что будучи Люцифером, просто немного повеселюсь. У солдат открыта задняя дверь. Некоторые высовываются, другие выскакивают и бегут за грузовиком, позволяя дождю отмыть их дочиста. Остальные солдаты втягивают их обратно, а затем выскакивают, чтобы занять их место. По мне, так это не похоже на сожаление.
Слышится сдавленный звук. Я оглядываюсь на Человека-Слона. Никогда раньше не видел плачущего адовца. Это тревожит. Настроение в кузове меняется. Секунду назад все ликовали, словно их команда выиграла Суперкубок в тот же день, когда они выиграли в лотерею. Теперь ничего.
Волна воспоминаний. Выползаю из ада, чтобы спасти Элис, только Элис была мертва, и там никого и ничего нельзя было спасти. Затем появляется Кэнди. Я сказал ей, что меня не будет три дня. Прошла уже неделя, и я не знаю, когда найду способ выбраться отсюда, если вообще найду. Я вижу арену. Первые дни в Даунтауне: большинство адовцев никогда не видели живого смертного. Месяцы изощрённых пыток, игр и ярмарочных экспериментов надо мной для платной аудитории. Потом арена и обучение убийствам. Что хуже: совершить убийство или узнать, что ты в этом хорош? Мейсон убил меня и годами продолжал каждый день убивать. Я останусь здесь навсегда. Мне никогда не сбежать.
