с его лба под палящим огненным светилом.
На перерыв Хлебски уходил только вечером. Когда темнело. Его досуг заключался в потягивании пива Батт.
Жил Якоб в доме на колесах. И между людьми нашего города назывался бродягой.
2.
В его фургоне не было мебели. Только кушетка и холодильник, который набивался холодным пивом и рыбой с каждой получки.
3.
Хлебски не любил говорить с людьми. За всю жизнь в нашем городе очевидцы слышали его голос лишь пару раз. При этом отмечалось, что голос был сиплый и грубый.
4.
Продавцы в киоске, что продавали пиво называли Якоба бесспрезорником.
Смотрели сурово, хотя в душе и уважали за тяжелою работу, которую он выполнял в нашем городе.
5.
Можно было часами наблюдать, как Якоб усталый и грязный поттягивает пиво из своей бутылки. Медленные, неторопливые глотки наполняли тишину ночной улицы.
Он становился частью бутылки, принимая ее жизнь к себе в желудок.
6.
Жизнь текла своим чередом: люди ходили по асфальту вымощенному Якобом. Топтали каблуками его пот. Люди ходили по асфальту с офиса домой по вымощенной дороге. Старели.
Якоб же казалось не старел. На лице так и не появилось ни одной морчщины. С каждым годом пил он больше, и досуги его становились продолжительнее.
Но морщин от пьянства, как не странно не появлялось. Лишь реденькая седина- появилась у него через четыре год. А еще через год по воскресеньям он уже не выходил класть асфальт. У Якоба появился выходной. Он закрывался в своем фургоне, и лежа на неудобной кушетке, смотрел в потолок, осозновая что это его небо.
7.
И вот, что хотелось бы сказать. Я улышал голос Якоба Хлебски однажды: и могу уверить каждого- это голос который сидит в каждом из нас. Голос пота и бессконечного пути от конца к началу и по кругу.
Валентина стояла на вокзале и наблюдала за поездами. Поезда были ее друзья, она чувствовала их своей душой, всем сердцем, понимала как им трудно но ничем не могла помочь. А поезда уезжали и приезжали, люди с большими авоськами высаживались в город, пыхтя и покачиваясь после большой дороги. Валентина любила наблюдать за людьми, но не понимала их, ее были ближе и понятнее поезда. Можно сказать, что Валентина сама была таким поездом, идущая в путь от одной бесконечности к другой.
В ее планах было построить самой поезд, она собирала детали. И вот ей остался один гвоздь, и она знает где ее найти. Последний гвоздь в ее уме, но чтобы до него добраться нужны, нужны годы медитации и работы в лесу, чтобы гвоздь образовался материально.
Я это знаю, потому что люблю Валентину, я ее тень и защищаю ее. Валентина не знает что я живая, она наивно полагает, что я всего лишь отражение солнечного света. Наивная девочка! Даже если так, то почему я не могу быть живой как она? Странные эти люди, я их тоже не понимаю. Это нас роднит с Валентиной, разница лишь в том, что я в отличие нее не человек, а тень и имею право на недоверие к людям, когда она человек, просто другая, особенная, но она недолжна быть одинокой, у нее должны быть друзья, а она только что и делает что днями наблюдает за поездами. Когда Валентина соберет поезд, она поднесет его в жертву своему Богу Гречневой Каше, сожжет. Сожжет все что делала пять лет, и это правильно нужно уничтожать мосты, стирать свои следы в Вечности. Поскольку ее нет, ничто не вечно, а стараться оставлять следы лишь утопать в бессмысленной надежде на другую жизнь, люди просто этого не осознают.
Гречневая Каша, Бог, старый дедушка стоял на платформе. Валентина подбежала к нему, обняла.
– Ну, что ты. Как ты тут?
–Все хорошо, остался один гвоздь и твой подарок будет готов.
– Ты очень старательная. Я в тебя верю. У тебя все получится. – сказал он и расстаял у нее на глазах, как прошлогодний снег, образовав крохотную лужицу.
Валентина осмотрелась и поняла надо идти домой.
Как дом на колесах Якоба Хлебски взлетел
Проснулся Якоб от сильного шума. Открыл глаза, прищурился, поднялся со своей старой кушетки, и приоткрыл окно. Свежий воздух ударил ему в голову. Испугавшись от тут же захлопнул окно. Его дом на колесах взлетел в небо. Он снова приблизился к окну, но сразу отшатнулся. Якоб Хлебски стал потным, больше всего он боялся потерять почву из под ног. И вот потерял, для него этот неожиданный взлет был равен падению.
Якоб зажался в угол. Ему было страшно. Он приставил, как внизу копошаться люди, маленькие точки, он не думал о них. Ему было просто страшно. Он просидел в углу добрый час.
Но все же осмелев, он направился к холодильнику, достал пиво и выпил сжадность всю бутылку разом, затем вторую, третью, четвертую, пятую, шестую, седьмую, восьмую. Все.
Он выпил последнее пиво, что было в холодильнике. И снова зажался в угол.
Через час он осознал свое положение, по прежнему тресясь от страха, он поднялся с пола, обошел угол и сел на кушетку. Потолок, его небо, остался таким как прежде, а вот стены побелели. На цыпочках он подошел к двери и приоткрыл ее. Потянуло воздухом и Якоб увидел, что дом уже не летит. Он застыл в воздухе. Якоб осмелел, и посмотрел вниз. Там не было города. Не было видно даже земли. Якоб почувствовал зов мочевого пузыря, все таки восемь бутылок пива, снял штаны, и начал мочеиспускание, направив струю вниз. Струя мочи лилась и застывала в облоках. Якоба позабавило это. Он натянул штаны и задумался. Но ему было очень страшно, и он опять зажался в угол.
Ночью дом на колесах Якоба приземлился. Но, куда? Якоб приоткрыл дверь. Он щурил глаза. Была ночь. Луна освещала дома за бугром. Якоб вернулся в свой город.
Он перекрестился, и сказал: " Слава облокам, завтра на работу, я жив и больше мне ничего не надо, спасибо Господи". Он сел на свою старую кушетку и сам не заметил, как уснул.
Он
