– Немедленно в салон! – рявкнул Чухутин, обращаясь к Сергею.
Телохранитель, ухмыльнувшись, отлепился от стены и неторопливо пошел к выходу, по пути подмигнув мне. Я с трудом удержалась, чтобы не вцепиться ему в рожу.
Рита стояла, прикрыв глаза, тяжело дыша от нестерпимого унижения. Чухутин по-прежнему сохранял спокойствие.
– Что вы решили, Маргарита Павловна? – спросил он.
Рита не торопилась с ответом. И я знала – почему. Чухутин, без всякого сомнения, сделает именно так, как обещал, то есть вышвырнет нас обеих из самолета и забудет о нашем существовании. Наших сбережений не хватит даже на один обратный билет, не говоря уже о том, что надо-то два. Поэтому самостоятельное возвращение невозможно. И я не удивилась, когда услышала хриплый Риткин голос:
– Я остаюсь.
Не удивился и Чухутин. И за это я возненавидела его.
– Рад, что вы приняли правильное решение, Маргарита Павловна, – пропел он. Мне послышалось в его голосе презрение… – Обещаю, что подобное больше не повторится. Сергей, разумеется, будет наказан. А что касается компенсации… – Он достал из внутреннего кармана дорогой кожаный бумажник, отсчитал несколько сотенных купюр и протянул Рите. Она взяла деньги и, не говоря ни слова, резко развернулась и вышла. Я поспешила следом.
Рита сидела в своем кресле, отвернувшись к окну. Я села рядом и, когда Чухутин прошел мимо, осторожно прикоснулась к ее плечу. Рита вздрогнула и повернулась ко мне. Я увидела на ее щеках две мокрые дорожки от слез.
Обняв подругу, я принялась гладить ее по жестким волосам, повторяя:
– Все хорошо, все хорошо…
Сама я ни на минуту не верила в то, что говорила. До конца полета я следила за хозяйскими местами и точно знала: несмотря на обещанное наказание, Чухутин ни слова не сказал своему похотливому охраннику.
Деревушка, где нам предстояло провести две недели, располагалась в сорока минутах езды от аэропорта. Чухутина встречали две машины: шикарный «Роллс-Ройс» для него и его телохранителя и скромный «Рено». Мы разместились во второй машине, радуясь, что хотя бы на время избавились от общества столь неприятных людей.
Выглядела подруга почти спокойной. Только покрасневшие глаза и плотно сжатые губы говорили о недавно пережитом.
Риткин шеф, естественно, остановился в лучшей гостинице. Для его переводчицы также был забронирован номер.
– Вы действительно отказываетесь от места в отеле? – с сомнением переспросил Чухутин.
– Да. Мы с подругой остановимся в частном секторе, – вежливо, но твердо ответила Рита.
– Как вам будет угодно, – пожал плечами Борис Федорович и отдал распоряжение одному из своих людей. Через пять минут у нас в руках был целый список адресов, по которым можно было снять комнату.
Мы выбрали чудесный двухэтажный домик, увитый фиолетовыми гроздьями глицинии до самой крыши, с уютным двориком. Хозяйка – шумная, пышнотелая мадам Габриэла – была искренне рада постояльцам и запросила весьма умеренную плату за симпатичную светлую комнату на первом этаже. Она пришла в полный восторг оттого, что ее русская гостья так хорошо говорит по-французски, и угостила нас вкусным домашним вином. Сама я знаю французский вполне прилично, конечно, не так хорошо, как Рита, но достаточно для того, чтобы понимать разговорную речь. Тем не менее, когда я попыталась представиться мадам Габриэле, вышла некоторая заминка.
– Энтони? – переспросила она, с недоумением глядя на меня. – Но ведь это же мужское имя! Вы, русские, очень странные…
– Нет, нет, – вступилась Ритка. – Это имя самое что ни на есть женское. Антонина, понимаете? Тоня.
– Тони? – снова переспросила хозяйка, почему-то сделав ударение на последнем слоге.
– Ну пусть будет Тони, – махнула я рукой и поспешила сменить тему. – У вас очень красивая деревня, – с улыбкой сообщила я, ничуть не кривя душой.
Мадам Габриэла улыбнулась в ответ и с гордостью кивнула:
– Вы совершенно правы, мадемуазель Тони, места у нас удивительные. Добраться сюда непросто из-за гор, но летом от туристов просто отбоя нет.
Я немного удивилась. Мне показалось, что, несмотря на живописные места, ничем особенным деревушка не отличается. Правда, я слышала, что здесь есть неплохой пляж, но туристы, наверное, и слыхом не слыхивали об этом местечке. Ритка тем временем уже вовсю расспрашивала Габриэлу о местных достопримечательностях. Та охотно отвечала. Я прислушалась к их разговору с некоторым сомнением.
– О наших местах ходит множество старинных легенд, – говорила Габриэла, не забывая отпивать из керамической кружки вино. Мы сидели в саду под деревом на деревянных раскладных стульях. – Но больше всего туристов привлекает наша церковь. Можете быть уверены, другой такой вы больше нигде не найдете.
– А что в ней особенного? – с любопытством спросила Ритка. Вино уже ударило ей в голову, и она выглядела абсолютно довольной жизнью.
В ответ Габриэла хитро прищурилась.
– А вы сами сходите, не пожалеете, – посоветовала она. – Церковь здесь совсем рядом. Сегодня служба уже закончилась, но завтра с утра вы, если захотите, все увидите своими глазами.
Мы обе были заинтригованы, но Габриэла так больше ничего и не сказала, только посмеивалась. Мы попробовали зайти с другого бока.
– А о каких легендах вы говорили? – спросила я. – С чем они связаны?
– Их так много, что за один раз не расскажешь. Что-то похоже на правду, что-то, на мой взгляд, чистая выдумка. Некоторые говорят, что Рене ле Шато – место недоброе, зловещее. Но это неправда… – Мадам Габриэла обиженно поджала губы. – Я живу здесь уже пятьдесят лет, и ничего… такого здесь не случалось.
Она неожиданно замолчала, и нам ничего не оставалось, как уйти.
– Как ты думаешь, о чем она говорила? – спросила Ритка, когда мы вернулись в свою комнату.
– Кто знает? – пожала я плечами. – Во всех деревнях, что в России, что во Франции, живут свои байки и истории. Наверное, их сочиняют длинными зимними вечерами просто от скуки. Не стоит придавать этому большого значения.
– Фу, какая ты неромантичная, – фыркнула Ритка.
– Почему сразу неромантичная? – обиделась я. – Мы же еще ничего толком не знаем. Завтра сходим в церковь, посмотрим.
– Интересно, что в ней такого необычного?
– Скорее всего какая-нибудь редкая икона.
– Что же необычного в иконе? Пусть даже и редкой? Я вот лично терпеть не могу иконы.
– Ну и зря. Рафаэль, например, писал почти исключительно на религиозные темы и работал в основном по заказу папы Юлия Второго.
– Так то Рафаэль, – протянула Ритка.
Продолжая препираться, мы закончили разбирать вещи и почувствовали, что проголодались. Ритка предложила поискать какое-нибудь недорогое кафе, чтобы поужинать. Вечер был полностью в нашем распоряжении, так как к работе Ритке предстояло приступить только с завтрашнего утра.
