Она была очень худа - только кожа, натянутая на костяной каркас. Ее очки упали мне на ладонь, и какое- то мгновение эти глаза, затянутые белой, как молоко пленкой, смотрели в мои.
- С тобой все будет хорошо, - сказала Аяна, и дотронулась до моих губ своей крошечной ладонью. Она обжигала меня, как горящие угли, но я не оттолкнул ее.
- У тебя все будет хорошо.
- Аяна, иди сюда, - сказала женщина. Мы должны оставить этих людей. Два шага. Считай, чтоб я слышала.
- Раз... два, - сказала Аяна, надевая очки и поправляя их на носу, где они оставались недолго. Женщина взяла ее за руку.
- Пусть этот день станет благословением для вас, люди! - сказала она и, посмотрев на меня, добавила:
- Простите, но этот ребенок живет как во сне.
И они пошли назад, через гостиную, женщина держала девочку за руку. Ральф шел за ними как собака, думаю затем, чтобы убедиться, что они ничего не прихватят с собой. Рут и Труди склонились над Доком, его глаза были открыты.
- Кто этот ребенок? - спросил он.
- Я не знаю, Папа, - Ответила Труди, - Не беспокойся о ней.
- Я хочу, чтобы она вернулась и поцеловала меня еще раз, - сказал он.
Рут повернулась ко мне, ее губы втянулись. Она потратила годы, совершенствуясь в этой отвратительной гримасе.
- Она почти вырвала капельницу из его руки... у него кровь идет... а ты просто сидел и смотрел на все это.
- Сейчас я все поправлю, - сказал я. Но мне показалось, что это сказал кто-то другой. Я был настолько ошеломлен происходящим, что наблюдал за всем как-будто со стороны.
Я все еще чувствовал теплое давление ее ладони на своих губах.
- О, не волнуйся! Я уже сделала это.
Ральф вернулся.
- Они уже ушли, сказал он. Пошли вниз по улице по направлению к автобусной остановке.
Он повернулся к моей жене:
- Ты все еще хочешь, чтобы я позвонил в полицию, Рут?
- Нет. Мы бы весь день провели, заполняя бланки и отвечая на вопросы. И после паузы добавила:
- Возможно, нам еще пришлось бы выступать в качестве свидетелей на суде.
- И о чем бы мы там свидетельствовали? - спросил Ральф.
- Не знаю, с какой стати я должна это знать? Может кто-то принесет пластырь и закрепит эту чертову иглу, чтобы она не двигалась? Я думаю, он должна быть где-то на кухонном столе.
- Я хочу еще один поцелуй, - сказал мой отец.
- Я принесу, - сказал я. Но пошел к парадной двери, которую Ральф не только прикрыл, но и закрыл на ключ и выглянул наружу. Небольшая, сделанная из зеленого пластика автобусная остановка была только в квартале от нас, и я хорошо видел, что там никого не было - ни у столба с расписанием, ни под навесом остановки. Тротуар тоже был пуст. Аяна и женщина - не знаю, кем она была для нее, матерью или кем-то, кто за ней присматривал - исчезли.
Все что у меня было это прикосновение детской руки к моим губам, оно все еще согревало их, но это тепло понемногу начинало исчезать.
И вот, наконец, мы добрались до чуда. Я не намерен его замалчивать, я хочу рассказать все так, как оно и было, и я постараюсь это сделать правдиво, но заострять внимание на самом факте чуда я тоже не собираюсь. Чудесные истории всегда убедительны, но редко бывают интересными, потому что они всегда одни и те же.
Мы остановились в одном из мотелей расположенных вдоль центральной магистрали Форд-Сити. Это был Рамада-Инн, стены в нем были тонкими. Ральф дразнил мою жену, называя его - Раммит-Инн (постоялый двор для сексуально озабоченных).
- Если ты будешь продолжать это делать, ты, в конце концов, забудешься и назовешь его так при посторонних, - сказала моя жена. - И тебе будет стыдно.
Стены мотеля были настолько тонкими, что мы могли слышать, как Ральф и Труди в номере рядом препираются по поводу того, как долго они могут себе позволить здесь оставаться.
- Он мой отец! - сказал Ральф. На что Труди ответила:
- Скажи это поставщику электроэнергии Коннектикута, когда придет счет для оплаты. Или госслужащему, когда твои больничные закончатся.
Был жаркий августовский вечер, часы показывали семь с минутами. Уже скоро Ральфу надо было отправляться к отцу, чтобы подменить сиделку, работавшую только до восьми вечера. Переключая телевизионные каналы, я нашел Пиратов и сделал звук погромче, чтобы не слышать споры за стеной, которые меня угнетали, и темы которых уже были известны заранее. Рут раскладывала одежду и говорила о том, что если я еще хоть раз куплю дешевое белье в магазине низких цен, она со мной разведется. Или пристрелит меня, выдав за грабителя. Зазвонил телефон. Это была сестра Хлоя. (Она так себя и называла, к примеру: " Еще одну ложечку супа за сестру Хлою").
Она не стала тратить время на предшествующие разговору любезности.
- Вам надо срочно приехать, - сказала она, - Не только Ральфу, чтобы подменить меня, но и всем вам.
- Он отходит? - спросил я. Рут отложила вещи и подошла ближе. Она положила руку мне на плечо. Мы все ожидали этого - надеялись на это, но теперь, когда это случилось... все казалось слишком абсурдным, чтобы причинить боль. В детстве, когда мне было столько же лет, сколько этой маленькой слепой, Док учил меня играть в Боло-Баунсер. А однажды он поймал меня курящим в виноградной беседке и сказал: " Это глупая привычка и я хорошо сделаю, если постараюсь, чтобы она не взяла надо мной верх. " Он сказал это по-доброму, без злости.
Мысль о том, что он сможет умереть прежде, чем принесут завтрашние газеты, казалась абсурдной.
- Я так не думаю, - сказала Хлоя.
- Кажется ему лучше, - и после паузы добавила - Я никогда ничего подобного в своей жизни не видела.
Отцу и вправду было лучше. Когда мы приехали к нему пятнадцать минут спустя, он сидел на софе в гостиной и смотрел Пиратов на самом большом телевизоре в доме - он не был каким - то чудом техники, но, по крайней мере, был с правильной цветопередачей.
Отец потягивал протеиновый коктейль через соломинку. На лице его выступил румянец. Щеки казались припухшими, возможно потому, что он был свежевыбрит. Он явно поправлялся. И чем дальше, тем больше я в этом убеждался. Была и еще одна вещь, в которой были убеждены все мы, включая даже Фому Неверующего, на котором я был женат: желтая дымка, которая обволакивала отца как эфир, с тех пор как доктора отправили его домой умирать, исчезла.
Он поприветствовал каждого из нас и сказал, что Вилли Старджелл только что пробил хомран Баксам. Ральф и я обменялись взглядами, как - будто хотели убедиться, что мы оба это видим. Труди села на кровать у Дока за спиной, хотя, правильнее будет сказать, что Труди на нее упала.
Рут пошла на кухню и взяла себе пива. Что уже само по себе было чудом.
" Я бы тоже не отказался от одной банки, Рути-дути", - сказал отец и потом добавил, вероятно, неправильно истолковав изумление, читавшееся на моем лице за выражение неодобрения: " Мне уже лучше. Кишки почти совсем не болят "
