Чёрт, это было непросто. Проклятый фонарь ни как не хотел теперь лезть назад. Мне бы стоило его бросить в трубу, вынуть голову, а потом уж и фонарь достать. Но это сейчас рассуждать просто, а тогда мне было всего девять лет, я застрял в трубе подвала заброшенного цементного завода, у меня начиналась паника и, мать её, клаустрофобия. К тому моменту, как фонарь с грохотом и лязганьем был таки вытащен наружу, я уже задыхался от ужаса и был близок к нервному срыву. Да ещё и цемент вперемешку со ржавчиной постоянно сыпался на голову, лез в глаза, в нос, в горло.
Высвободив наконец-то голову, я уселся на пол, и некоторое время приходил в себя после пережитого. Знал бы я тогда, что мне ещё предстоит пережить…
Ну что же, осталось только достать сокровище из сундука и можно ехать домой. Я подошёл к трубе, засунул руку внутрь по самое плечо, так, что даже пришлось прислониться ухом к грязному ржавому железу, и нащупал его — снайпера. И тут, в момент моего триумфа, это случилось.
Сначала я увидел в луче фонаря клубящееся облачко пыли, падающей сверху. Почти сразу же по приложенному к трубе уху резанул жуткий звук металлического скрежета, многократно усиленный акустикой трубы, а потом я почувствовал удар. Что-то сверху упало мне на предплечье. Я успел лишь немного отшатнуться, не смог вытащить руку даже до локтя. Помню, что вначале больно не было. Я скорее удивился, чем испугался — хочу отойти назад, к выходу, а не могу, труба не пускает. Схватила меня за руку и держит. Уже после удивления пришёл испуг, а за ним и боль…
Вы когда-нибудь попадали себе молотком по пальцу? Помните ощущения? О да, такое не забывается. А теперь представьте себе, что получили кувалдой по предплечью. Думаю, мои ощущения были схожи именно с этим. Красные точки поплыли перед глазами, в голове гудит. А потом накатывает тупая ломота. Словно сдавили руку тисками и продолжают закручивать, всё сильнее и сильнее. Горячая, пульсирующая боль растекается по телу. Она идёт вверх по плечу, прессуя нервы, по шее, сводит судорогой желваки, зубы ломит, в голову, гул перерастает в тонкий дребезжащий звон, ноют глаза, стучит кровь в висках, кажется, что череп сейчас лопнет, взорвётся, разлетится кусками по всему проклятому подвалу.
Я закричал. Наверное, очень громко, не знаю, я себя не слышал, помню только, как глубоко в горле зажгло, и появился привкус крови. Это немного отрезвило. Я замолчал и уставился на трубу. Левая рука как клещи вцепилась в фонарь, но сил поднять её не было, словно это был не фонарь, а пудовая гиря. Рука тряслась, луч света прыгал во все стороны, остановить его на люке удалось далеко не сразу.
Смотреть было страшно. Я почему-то находился в полной уверенности, что рухну замертво, как только взгляну на свою правую руку. В мозгу моём нарисовалась жуткая картина в багровых тонах, но на деле всё оказалось ещё хуже. Здоровенный осколок железобетонного блока с торчащей наружу арматурой сломал мне предплечье чуть ниже локтя, согнул его под прямым углом и прижал к внутренней стенке трубы. По серому от пыли рукаву спортивной кофты быстро расползалось тёмно-красное пятно. Меня замутило, я закрыл глаза и сделал несколько больших вдохов ртом. Говорят, что это помогает. На четвёртом или пятом вдохе весь обед вылетел наружу. Голова кружилась безумно, ватные ноги подкосились, и я едва не упал. Упади я тогда и, как знать, возможно, рука бы просто оторвалась, я добрался бы как-нибудь до людей, меня бы спали. А может быть, я истёк бы кровью и умер. В любом случае, так было бы лучше. Ах, если бы, да кабы…
Никогда в жизни до этого мне не было так страшно. Я орал как недобитая свинья, не помня себя от страха. Как-то раз довелось мне наблюдать такое.
Дядя Коля, папин брат и заядлый охотник, приезжал к нам в деревню забивать борова. Дедушка говорил, что сам не может, дескать, столько времени растил его, ухаживал, беседовал даже с Борькой, а теперь — убить. Как же так? Дядя Коля приехал с ружьём, сказал, что мучаться Борька не будет, что он убьёт борова быстро — картечью в мозг. Стрелок хренов. Зашёл в сарай, закрыл дверь. Грохнул выстрел и… визг. Истошный, душераздирающий, ни с чем не сравнимый, противоестественный вопль ужаса. Сквозь визг послышались звуки ломающихся досок, дверь сарая распахнулась и Борька с напрочь отстреленным рылом вылетел во двор. Он нёсся по какой-то немыслимой траектории, топча грядки, переворачивая вёдра с картошкой, а из его раскуроченной морды фонтаном хлестала кровь. Вслед за вопящим боровом из сарая, матерясь и перезаряжая ружьё, выскочил дядя Коля. Увидев меня, он замахал руками и доступно объяснил, что хорошо бы мне пойти в дом. Уже из-за двери я, слыша ещё два выстрела, и визг прекратился. Потом в холодце мне попалось две картечины.
В конце концов, прекратился и мой визг, я надорвал голосовые связки. Вместо крика выходило лишь глухое "х-х-х-х-х". Не знаю точно, сколько времени мне на это понадобилось, но, судя по всему, немало. Кусок неба, что был виден мне из подвала, успел сменить цвет с голубого на фиолетовый. То тут, то там уже поблёскивали первые звёзды.
Рука выше локтя болела неимоверно сильно, а ниже — я её не чувствовал. Стоять несколько часов к ряду было тяжело, ноги затекли. Я попытался присесть на корточки, но чуть не грохнулся в обморок от приступа дикой боли. Стоило хоть немного пошевелить плечом, изменить его положение, как раздавленная конечность тотчас сообщала мозгу свой протест, при чём так настойчиво, что мозгу делалось нехорошо.
Попытки высвободить руку из железобетонного плена окончились безуспешно. Кусок сваи был слишком тяжел, а концы арматуры плотно упирались в стенки трубы.
На бурой ржавчине трубы заблестела тонкая полоска. Разорванные осколками костей сосуды выбрасывали наружу всё небольшие порции крови. Голова кружилась всё сильнее, взгляд начинало заволакивать белёсой мутью. Я старался на чём-нибудь сконцентрироваться, просто для того, чтобы не заснуть. Попытался изучить подвал, водил вокруг фонарём, но этот процесс только усыплял. Фонарь трясся в ослабшей руке, луч дрожал, глаза утомлялись, веки тяжелели, смыкались, смыкались…
Я уже почти провалился в сон, только чудом удерживаясь на ногах, когда услышал звуки шагов на лестнице. Спасение? Мне бы обрадоваться, закричать, ну, хотя бы как-то сообщить о себе, но я этого не сделал. Всё, что пришло мне на ум в тот момент — быстро выключит фонарь и замереть, тихо-тихо, как мышь. Я не видел опасности, я её чувствовал, обонял. Это была та самая тяжёлая, животная вонь, только на этот раз, она была отчётливой и исходила явно от того, кто спускался сейчас по лестнице.
Мне вдруг отчаянно захотелось забиться в угол. Я бы и забился, если б не рука, а так мне пришлось просто стоять неподвижно в темноте и ждать…
